Виктор Конецкий - Том 7. Эхо

Однажды мне показали одного молодого человека. Я терялась в догадках: «Кто бы это мог быть?» Помог случай. Пришла ко мне старушка соседка и, как обычно, начала жаловаться на врачей: как она сунула врачу в карман десятку («Мало», — сказал кто-то рядом). Я прыснула в кулак и больше не могла разговаривать. Потом на кухне я вспомнила про клятву Гиппократа и мысленно говорю: «Милый мой Гиппократ, тебя же предают на каждом шагу!»

Я не хожу к врачам, не проверяюсь. А у меня, видимо, болела поджелудочная железа. Кто это испытал, тот знает, какая это боль, ни сесть, ни лечь. У меня было два приступа. И вот я опять почувствовала приближение третьего. Боль была ужасной. И вдруг у меня в голове: «Обезболивающий укол». И было сделано одно приятное движение именно в том месте, где боль чувствовалась сильнее всего. И мгновенно вся боль прошла. Что это такое? Я сама не знаю.

А сколько смешных случаев — не сосчитать. Я только удивляюсь, если бы мне все записывать, то «записки сумасшедшей» были бы изумительны. Как-то я иду в магазин, зашел разговор про Цезаря. Мне сказали какую-то колкость, а я говорю: «Отстаньте от меня, следите лучше за своей женой». И осеклась: все-таки это Цезарь, и я где-то читала, что жена Цезаря вне подозрений.

А как они комментируют передачи по телевидению — я ухожу в другую комнату, не могу же смеяться без передышки при своих ребятах. Пример. Репортер спрашивает в кафе у молодой женщины: «А чем вы занимаетесь дома после работы?» Она: «С работы придешь, телевизор посмотришь, деньги пересчитаешь, и как это получается?» Она же не могла так сказать?!

Все-таки больше несерьезных разговоров. Они пользуются моей впечатлительностью. Если это болезнь, то болезнь из ряда вон выходящая…

Л. Б

1987

Здравствуйте, Виктор Викторович!

Я взглянула в окно и вдруг увидела синее-синее небо и медленно плывущие белые-белые облака, как будто улыбающиеся. Какое-то восхищение, смешанное с радостью и печалью, сладкой тоской и болью заполнило мою душу и вместе с тем великая благодарность тому, кто все это создал, дал всем людям все необходимое для жизни и не забыл о прекрасном. А мы рвем, топчем, губим. Какое же надо терпение, просто можно поражаться!

Я очень люблю бабочек и божьих коровок. Они приносят счастье и радость. «А слеза катилась на улыбку…»

Осеннему дождю посвящается: Младший братик стихии весенней, Радость тихую людям даря, Я люблю тебя, мелкий осенний, Не грусти, что не любят тебя. Струйки тихие нежность разбудят, Ты не скучен, мой маленький дождь. Почему тебя люди не любят? Ты им вечную песню поешь. В этой песне грустинка немая Неизведанность дарит любя. Ты прости их, бесценность земная, За то, что не любят тебя.

Л. Б.

1990

Февралю. Месяцу моего рождения: Солнце нам поутру улыбнется, А снежинка росой заблестит, А потом все закружит-завьется И метель нам веселье дарит. А зима теплым ветром повеет. Задержись у меня под окном! Вьюга снежная Землю согреет, Мою душу согреет теплом. А морозные зори красивые — Прости, что любили не мы. Тебе низкий поклон от России, Без тебя не бывает зимы.

Л. Б

Вечер. Январь 1986 года.

Товарищ Чебриков, трагедия страны для меня ясна. Спасибо князю Голицыну. Какой бы князь ни был, а многое объяснил. Я агентам так и написала: князь может быть дворником, да дворник не может быть князем. А чтобы они оба стали равными гражданами своей родины, нужно время. Не торопитесь. И будьте терпимее к князьям, как они были терпимы к дворникам. Не расстреливали дворников только за то, что те придерживались иных взглядов на мир. Я имею в виду лучшую часть дворянства, конечно же.

Да, запомни, Главный Агент: если человек, равно и нация, не смогли утвердить себя в минуту печали, они вряд ли утвердят себя в минуту радости и довольствия. Исходите из этого. Не ждите многого от своей национальной политики.

А президент Америки издерган до пределов. Вы совсем забыли, что он человек. Я вот вас спокойно видеть не могу, а вы рассчитываете на его почти дружеское отношение и понимание. Полегче надо было, сенатор. По-человечески надо было говорить с президентом. А СОИ вас потому раздражают, что не хочется строить свою СОИ. Да и средств нет. Вы так и объясните президенту. Какие могут быть «звездные войны», если это оборонительная система? Мы ведь ракеты на Америку посылать не собираемся? Ну и в чем же дело?

Президент откажется от СОИ, если поймет, что не собираемся. Пока он ничего такого не понял. Пока он видит эдаких веселых, постоянно ускоряющихся людей. Это зрелище — не для грустного человека. А в Америке большинство людей грустных. Именно поэтому они так здорово веселятся.

Вот как мы с вами. Уже больше года снимается квартира в соседнем доме вашими агентами, уже больше года дорогостоящая установка прослушивает мою квартиру, уже около года десятки машин шныряют по городу, уже полтора года я пишу вам свои письма. Такого веселья не знала еще ни одна страна. Нам можно и позавидовать?.

О. В

Апрель 1987 года. Вечер. Ночь.

А в городе полно машин, товарищ Чебриков. И они уже даже не скрывают интереса ко мне. В «рафиках» уже ездят милиционеры. Что-то да будет.

И опять я послушала все ваши песни, товарищ Чебриков. На этот раз Вы постарались. Видно, что и мои магнитофонные пленки прослушиваются прямо по трансляции, во время записи.

Что ж, я сама часто слушаю эти песни. У меня пластинка есть. Мне только одна не нравится. Сами помните, какая.

И снова я услышала, только уже не по телевизору, а по памяти… помните? «Ах, память печали! Зачем меня гонишь от жизни и света в умолкшие дали? Зачем разбудила, зачем воскресила забытых, умерших, ушедших в разлуку? И светят над нами погасшие свечи, и песни звучат, что давно отзвучали… Ах, память печали! Зачем меня гонишь от жизни и счастья на вечную муку?»

Память печали, товарищ Чебриков, тоже дала песню. Это уже пело всего несколько мужчин. Знаете, на суд истории представляют песни сторон. Их и будут слушать. Тогда в донских степных краях Текла-сочилася густая кровь моя. Струилась легка, струилась светла На луку казачьего седла. Наташа! Наташа! Тобой одной душа моя полна. Крови этой цвет — алее нет — Мы вспомним через много-много лет. Для нас и тех была тесна Одна большая родимая страна. Лихие времена. В тугие времена Бросала нас гражданская война. Наташа! Наташа! Тобой одной душа моя полна. Белая акация — красная беда. Об этом не забудем никогда. Забрезжит свет у твоего крыльца. Молчи-молись, не поднимай лица. Свинцовая печать — печать тернового венца — Останется с тобою до конца. Россия! Россия. Тобой одной душа моя полна. Оборванный деникинец наперекор судьбе На палубе грезит о тебе.