Юрий Рытхэу - Белые снега

Сидя в теплом пологе своего чукотского друга Тэнау, который вынес его из тундры, Черненко понял, что есть другое богатство, которое само плывет к нему в руки — это чукотская пушнина.

Для начала Черненко женился на сестре Тэнау и построил себе ярангу, справедливо рассудив, что такого рода жилище наиболее приспособлено к суровым условиям Арктики. Он научился бить нерпу, гарпунить моржа, ставить капканы на песца и огненную лисицу. В глазах своих односельчан он слыл справедливым, заботливым тангитаном, посланным им самой судьбой. Он давал за шкуры настоящую, справедливую цену. Но это только в родном селении, где все были связаны узами кровного родства. Зато в тундре и в соседних селениях Черненко был безжалостен. Большинство охотников, находящихся на расстоянии пяти дней езды на собаках, были его должниками.

Разумеется, всего Черненко не рассказал милиционеру Драбкину. Он сразу догадался, что этот рыжий парень представляет для него самую большую опасность, какая когда-либо грозила ему на Чукотке.

На следующее утро Драбкин решительно отказался от спиртного и настрого запретил пить своему каюру, который вчера набрался так, что женщинам пришлось раздевать его.

— Так как вы торгуете без разрешения Советской власти, — торжественно заявил Драбкин ошеломленному Черненко, — то я конфискую пушнину, а запас спиртного уничтожаю: вот мой мандат.

— Помилуй! — голос Черненко задрожал. — Що же это такое? Грабеж средь бела дня! Яко разрешение, минкы я мог его взять…

От волнения Черненко путал чукотские, русские и украинские слова.

— Все необходимое, чтобы прокормить семью, я вам оставлю, — объяснил Драбкин. — Я конфискую лишь незаконно нажитое, полученное от местных жителей путем обмана и эксплуатации.

— Яка эксплуатация? — забормотал Черненко, отталкивая мандат. — И грамоты не разумею я…

— Можете мне тогда на слово поверить — эта бумага верная, — сказал Драбкин. — Открой кладовые.

— Не буду открывать! — выкрикнул Черненко. — Сами ломайте!

Собравшиеся в чоттагине чукчи с интересом наблюдали за ссорой двух тангитанов. Когда Драбкин сбил рукояткой нагана один из замков, на него хотел было кинуться Тэнау, но властный окрик седого старика остановил его:

— Пусть тангитаны сами разбираются!

По лицу Черненко текли слезы, и он громко всхлипывал. Во весь голос заревели дети, которых Драбкин так и не сумел пересчитать: их было много, все погодки и все на одно лицо.

Драбкин выволок из кладовой канистры со спиртным, попросил Каляча:

— Помоги мне.

Каляч услужливо подскочил и помог милиционеру вынести канистры за порог яранги. Драбкин отвинтил крышку и принялся выливать огненную воду в снег. Селение застонало.

Не успели последние капли стечь в подтаявший снег, как в дверях показался сам Черненко с канистрой. Струя била из открытого горла, и люди бежали за ним, подставляя ладони, рукавицы, шапки.

— Нехай все пропадает! — орал захмелевший Черненко. — Нехай!

— Назад! — Драбкин выхватил наган и выстрелил вверх.

Черненко выронил канистру.

Пока Драбкин ходил за следующей канистрой, собравшиеся аккуратно вырезали охотничьими ножами пропитанный огненной водой снег и съедали его.

— Давай наливай! — кричал опьяневший от снега старичок. — Хорошо делаешь. У-ух, никогда такого снега не ел!

Стиснув зубы, Драбкин таскал одну за другой канистры. Помогавший ему Каляч все больше и больше хмелел.

Вскоре к мужчинам присоединились женщины, и когда Драбкин выливал последние капли виски, в стойбище почти все были навеселе. Какой-то оборванец громко кричал:

— Вот она — наша власть! Власть бедных! Пусть все будут одинаково нищи! Вот хорошо!

— Прекрати! — заорал на него Драбкин.

Оборванец осекся и грустно посмотрел на дыру в снегу, прорезанную до самой мерзлой земли.

Милиционер пересчитал шкурки и аккуратно упаковал их. Получилось пять мешков. Их вполне можно было забрать с собой.

— Валюта есть?

— Яка валюта? — Черненко отвел глаза в сторону.

— Я переверну всю ярангу, если добром не отдашь.

Черненко полез куда-то за полог и принес несколько жестяных банок из-под трубочного табака «Принц Альберт». В каждой лежали туго свернутые денежные знаки: американские доллары, колчаковские рубли, японские йены, китайские юани, а на дне — золотые монеты.

— Все?

— Усе.

— А золото?

— Яко золото?

— Что ты тут намыл.

— Уинэ! — закричал Черненко. — Уинэ золота!

— Буду искать. Найду, арестую и отвезу в тюрьму! Вот так, Миша.

Черненко отогнул моржовую кожу, настеленную на пол, разрыл дрожащими пальцами сухой мох и выудил полотняный мешочек, аккуратно перевязанный свитыми оленьими жилами. Тяжесть содержимого ясно указывала на то, что это золото.

— Все взял! Обобрал до нитки! У, проклятый большевик! — взвыл Черненко. — За гостевание плата! А говорил — за бедных. Да ты бедного еще беднее делаешь!

— Заткнись! — спокойно проговорил Драбкин и вынул наган.

Женщина кинулась на милиционера, сбила его с ног, повалила на оленью шкуру.

— Не надо стрелять, не надо! — кричала она. — Он ничего не делает плохого, не надо стрелять!

Драбкин попытался высвободиться из-под скользкого, потного тела женщины и захрипел:

— Пусти, окаянная! Не буду стрелять! Пусть живет твой гад! Живодер, эксплуататор!

Вечером в яранге местного охотника Рэнтыле собрались на сход. Многие были навеселе — пропитанный экимылом снег давал себя знать: ведь некоторые собирали впрок в подолы камлеек, в рукавицы и малахаи.

Драбкин держал долгую речь. На этот раз о царской власти он не особенно распространялся. Он давно понял, что к этим рассказам чукчи относятся в лучшем случае как к забавным сказкам: царь, российские капиталисты были слишком далеко отсюда.

— Сегодня главный враг чукотского народа — такие вот люди, как ваш Миша Черненко. Из таких, как он, рождаются самые жадные грабители. Потому что у них еще ничего нет и они стараются нахватать побольше. Они как кровожадные звери, как волки и росомахи…

Это сравнение вызвало оживление.

— Они берут пушнину за самую низкую цену, обворовывая людей. Вот ты, — обратился Драбкин к сидящему напротив на китовом позвонке, — сколько плиток чаю давал Миша за песцовую шкуру!

— Пять, а то и шесть, — ответил охотник, — и еще чарку огненной воды подносил.

— А настоящая цена за песца — это сорок плиток чаю!

— Какомэй! — возглас удивления разнесся по яранге.

— Как складно врет!

— Никто так не станет торговать!

— И зачем столько чаю?

— Дайте дослушать, — крикнул Рэнтыле.

— К тому же огненная вода расслабляет человека и затуманивает разум. А такого человека легче обмануть…