Юрий Рытхэу - Белые снега

Каляч вздрогнул, беспомощно огляделся по сторонам, словно ища поддержки, пожал плечами:

— Мне нечего сказать.

— А почему к дочери не ходишь? Вот сейчас мы выдадим ей и Пэнкоку мандат на женитьбу. Революционную бумагу, в которой написано, что Йоо и Пэнкок настоящие муж и жена…

— А мы давно об этом знали, — заметил Чайвынто.

— Знали, а ждали, пока алчность Каляча не заставит несчастного парня, потерявшего отца и мать, работать на него. Йоо и Пэнкок, подойдите сюда!

Йоо была в новой камлейке. Она сшила ее давно, но надела сегодня впервые. Рядом с Йоо встал Пэнкок.

— Давай бумагу. — Тэгрын взял брачное свидетельство у Сорокина и показал всему залу. — Вот он, женитьбенный мандат. Если кто сомневается, пусть потом подойдет и посмотрит. Но ты, Пэнкок, не давай каждому хватать руками этот важный документ. Я тебе советую сделать берестяной проткоочгын и положить в него мандат. И хранить, как хранят амулеты.

Тэгрын торжественно подал брачное свидетельство Пэнкоку.

Драбкин захлопал в ладоши. Тэгрын повернулся к нему и деловито сказал:

— Сейчас и тебе дам бумагу.

Председатель похлопал вместе со всеми, аплодируя растерявшимся от счастья Пэнкоку и Йоо, и продолжил речь. Сорокин давно уже перестал следить по написанному тексту — первомайское торжественное собрание шло своим путем.

— Теперь хочу сказать про Драбкина и Наргинау. Вы все знаете, какое несчастье постигло эту женщину. Трудно ей было жить. Откуда взять мужа? Может, в старое время она так и осталась бы одинокой, но Советская власть дала ей мужа. Слышь, Наргинау, это Советская власть помогла тебе! Мы знаем, что у Драбкина уже есть один мандат, мы выдаем ему свой — мандат улакского Совета. Вот, бери его.

Новобрачные стояли перед президиумом. Наргинау слышала за спиной приглушенные голоса:

— Мужик он видный, а кончится служба — уедет. И останется опять одинокой наша Наргинау…

— Что один раз случилось, того уже не поправишь.

Наргинау хотела было молча проглотить обиду, но вдруг резко повернулась к сидящим и выпалила:

— Никуда он от меня не уедет! Правда, Семен?

— Это верно, — смущенный неожиданным поступком жены, подтвердил Драбкин.

— Потому что у нас любовь! Он мне это сам сказал, верно, Сеня?

— Правда, — откашлявшись, признал Драбкин.

Тут ему на помощь пришел с аплодисментами Сорокин.

Захлопали и все сидящие в зале.

Потом Тэгрын объявил, что разговорная часть праздника закончена, можно петь и танцевать.

Он взял миску и с наслаждением выпил холодной талой воды.

— Я немного отклонился от текста? — лукаво спросил он Сорокина.

— Ничего, все хорошо, — успокаивал его Петр и добавил: — Так даже лучше. Молодец, Тэгрын!

— Я чувствовал, что течение меня понесло не туда, но ничего не мог поделать. Сопротивлялся, а оно все несет и несет. Потом подумал: может, так и должно быть?

Концерт начался выступлением нуукэнских школьников, которые спели «Вихри враждебные» на русском и эскимосском языках.

Лена, сидевшая рядом с Сорокиным, призналась:

— А песни ведь я переводила…

— Лена, ты удивительная! — шепнул ей на ухо Сорокин.

— Ну что ты… Знаешь, Петя, какой это народ?! Я собрала пять тетрадей сказок, записала множество обычаев и поверий. То, что мы видим на поверхности — этого мало, чтобы по-настоящему понять людей.

— И я тут кое-что сделал, — сказал Сорокин. — Конечно, до стихов на чукотском языке еще далеко, но я, по-моему, на верном пути: думаю сделать букварь. Представляешь — первая книга там, где еще вчера никто не умел ни читать, ни писать!

На сцене стоял Атык. Он исполнял новый танец, который так и назывался «Женитьбенный мандат».

— Вот эти танцы, — продолжала Лена, — они не так примитивны, как кажется на первый взгляд. В них — и музыка, и скульптура, и поэзия, все вместе. А какая выразительность! Когда-нибудь их увидит весь мир!

А тем временем Атык, ничего не подозревающий о своем будущем, обнажился до пояса, чтобы исполнить древний танец Первого Весеннего Моржа. Вот он вылез, этот морж, на льдину и пригрелся на солнце. А Атык уже стал охотником. Он осторожно подкрадывается к спящему моржу и кидает в него копье. И тут мышцы танцора напрягаются, и все видят, что острие копья попало в цель, натянулся ременной линь, и охотнику лишь с огромным трудом удается удержать тяжелую тушу раненого моржа на льдине…

— Сейчас главное — интернат, — сказал Сорокин. — Вот Сеня рассказывает — к северу от нас множество маленьких селений… В некоторых всего по одной-две яранги. И ребятишки там замечательные. Но посылать в каждое село учителя невозможно. Поэтому есть такая задумка — организовать в Улаке интернат. Тогда можно будет привозить и детей кочевников.

— Трудно их будет оторвать от тундры, — задумчиво произнесла Лена.

Пробравшись к дверям, они вышли на улицу. Солнце стояло над Инчоунским мысом. Воздух был неподвижен и ясен.

— Давай поднимемся на сопку! — предложила Лена.

— Пошли! — согласился Сорокин.

С каждым шагом звуки бубна становились все глуше и глуше. Тишина окутывала их, уносила с собой на вершину белых снегов. После крутого подъема путь стал положе. Лена и Сорокин шли по кромке обрыва, слева от них было море, неестественно синее, словно вылили в него бутыль чернил.

— В большой праздник мне всегда почему-то грустно, — призналась Лена.

Сорокин молчал. Ему тоже было сейчас грустно. Может, оттого, что он завидовал немного Драбкину и Пэнкоку? А может, отчего-то еще…

— Я вот думаю, почему это у других людей все просто и ясно, а у меня… — продолжала Лена. — Задумаешь одно, а выходит совсем другое…

— Лена, да я бы…

— Подожди, Петя, — прервала его Лена, — ведь дело совсем не в том, чтобы получить, как говорит Тэгрын, мандат на женитьбу… Совсем не в том. Я очень хорошо к тебе отношусь… Но впереди еще так много дел, — надо окончить вуз, собрать образцы фольклора, материальной культуры, создать письменность, на которой можно не только обучать грамоте, но и печатать книги. В это лето многое изменится, придет пароход, начнут строить интернат, новую школу в Нуукэне. Как подумаешь, сколько надо сделать, — голова идет кругом. И радостно, и боязно…

Сорокин слушал Лену, и сердце его разрывалось от противоречивых чувств. «Почему нельзя просто, как у всех? Ведь поначалу вроде бы все сладилось, а чем дальше, тем становится труднее и труднее… Так что же произошло, Лена? Что изменилось?»

Ни Лена, ни Сорокин не подозревали, что стоят на том самом месте, откуда несколько месяцев назад целился в них шаман Млеткын. Здесь уже почти растаял снег. Под ногами шуршала жухлая трава, в которой вчера милиционер Драбкин нашел две пустые гильзы.

— Вот, Петя, два великих материка — Азия и Америка… Берингов пролив… Я в последние дни много думаю: мои ученики уходят в море, класс пустой, вот я и сижу на завалинке, смотрю на Берингов пролив. А ночи светлые-светлые, по существу, и ночи-то нет…