Юрий Рытхэу - Белые снега

Над ним стояли Омрылькот, Вамче и Гаттэ.

— Мы пришли сказать: надо помочь тангитанам поставить школу на зеленом бугре, — произнес Омрылькот.

— На зеленом бугре я сам хочу вырыть мясную яму, — ответил Млеткын.

— Ты этого не сделаешь, — мягко возразил Омрылькот, — там будет школа.

— Зачем нам школа? — сердито сказал шаман. — Подумайте, что будет? Ваши мальчики сядут, скрючившись, на высоких подставках и, щурясь, будут разглядывать значки, мелкие, как вошины следы. Испортят себе глаза, не смогут метко стрелять и далеко видеть… Я знаю, как страдают грамотные люди. Иные носят специальные надставки для глаз, ибо испортили свое зрение!

— Больше вреда будет, если не поставим школу, — настаивал Омрылькот. — Да и не обязательно всем ходить туда.

Млеткын исподлобья посмотрел на Омрылькота. Ему бы такое самообладание, уверенность в своих силах и в своих поступках. А то ведь скажешь слово и — сомневаешься, верит ли человек или внутренне усмехается. Млеткын согласился поехать на этнографическую выставку в Сан-Франциско не столько соблазнившись большими деньгами, сколько желая постичь хоть малую толику мудрости и сообразительности белого человека. Он усвоил некоторые привычки, например, сильно возлюбил виски, от одного глотка которого на глазах выступали слезы и хотелось совершать подвиги. Он стал разбираться в сортах табака, умел готовить суп и есть вилкой так, чтобы не проткнуть себе небо или язык. Служитель выставки для потехи даже научил его водить чихающий автомобиль, к которому Млеткын, несмотря на всю свою шаманскую силу, поначалу даже и приблизиться не осмеливался. Но уверенности все это не прибавило. Наоборот, Млеткын стал сильно сомневаться в своих способностях и даже подумывал, вовсе отказаться от своего призвания. Но в Улаке за время его отсутствия шамана равного ему не появилось, и пришлось Млеткыну заняться делом, к которому он больше не испытывал священного трепета. Нельзя сказать, что он не вынес из своего почти трехлетнего путешествия ничего стоящего. Нет, он понял главную истину — сила у того человека, кто имеет богатство. Не важно, в каком оно виде — в виде ли большого оленьего стада или вельботов, байдар или же моржового лежбища, которое имеет Аккр… Да, Млеткын заработал немало денег, но они как-то разошлись незаметно, больше на дешевое виски и разную чепуху. Очень дорого обошлась ему тангитанская женщина. Может, надо было купить вельбот? Но тогда Омрылькот сразу бы догадался, что задумал шаман. А без поддержки Омрылькота Млеткыну худо…

Солнце ушло за мыс, но день еще не кончился. Похолодало. А внизу было по-прежнему жарко: последние моржи уходили в воду, оставляя на окровавленной гальке поверженных сородичей.

Наконец Каляч, руководивший забоем, издал победный клич, и его подхватили охрипшие голоса усталых охотников. Дело было сделано: ни один раненый морж не ушел в море — только те, кто был испуган. Они стадом плыли вдоль мыса, уходя к Берингову проливу.

Млеткын вскинул бинокль, быстро отнял от глаз и сказал:

— Белое небо.

С севера надвигались ледяные поля. Их еще не раз отгонит южным ветром, и все же это значило, что лето безвозвратно кончилось, кончилась пора мореплавания.

Все, кто следил за забоем моржей, начали спускаться вниз. Народу было много. Женщины тащили на спине большие кожаные мешки, несли в руках специальные женские разделочные ножи-пекули.

На лежбище закипела работа. Каждый знал, что ему принадлежит: дележ добычи на моржовом лежбище был установлен испокон веков. Владельцы байдар и вельботов могли не беспокоиться: то, что им полагалось по праву, они забирали тут же — тщательно сшитые кымгыты [12] Кымгыт — рулет из моржового мяса. , моржовые кожи, головы с бивнями, сердца с белыми жировыми прожилками, темно-коричневые печени.

Проголодавшиеся люди ели прямо на берегу сырую печень, очищенные кишки, мягкие хрящи ластов, бронхи.

Млеткын запустил руки в моржовый желудок и принялся вылавливать жирных моллюсков, полусладких, полусоленых, необыкновенно вкусных. Все торопились: надвигалась ночь.

Часть кымгытов сносили на высокий берег, складывали в углубления в прибрежных скалах и заваливали тяжелыми камнями, чтобы ни песцы, ни росомахи, ни белые медведи не смогли до них добраться.

В сумерках вельботы миновали пролив Пильгын и вышли из лагуны в открытое море, чтобы приблизиться к месту, где только что располагались моржи. Теперь запрет на шум был снят, и гребцы орали вовсю, гоня вельботы но густой, студеной воде.

На узкой галечной косе стало людно. С моря прилетели не успевшие уйти на юг чайки, чтобы последний раз в этом году полакомиться свежатиной.

Пэнкок взял кымгыты, которые готовила ему мать. В полость между мясной и жировой стенкой складывали куски сердца, печени, очищенных кишок. Такой кымгыт в морозный зимний вечер — изысканное лакомство. Его рубили только в особо торжественных случаях, когда приезжал хороший гость.

Темнота накрыла галечную косу.

Большую часть кымгытов сволокли в ямы, заложили камнями. Необработанное мясо закопали в не тающую снежницу, а потом еще раз прошлись по всей косе, чтобы на ней не осталось ни костей, ни обрезков.

Люди погрузились на вельботы и байдары, осевшие под тяжестью груза по самые кромки бортов. Но это было не опасно: море было спокойно — от холода вода загустела.

Последним с косы уходили Омрылькот и шаман Млеткын.

Омрылькот окликнул Пэнкока.

Млеткын кивком указал на усатую моржовую голову с широко раскрытыми глазами. Пэнкок взял ее и подтащил к воде, туда, где не было вельботов.

С моря несло холодом, сыростью и запахом свежего соленого льда.

Млеткын встал у самой воды, обратив горящий взор в темноту.

— Все сущее и великое, — сказал он вполголоса. — Мы приносим тебе благодарность за милость и доброту. Все невидимое и доброе, мы теплоту своего сердца обращаем к тебе… Мы поступили так, как ты повелел, и приносим з жертву эту голову. Пусть она будет знаком благодарности от твоих детей, живущих в Улаке.

Млеткын произносил слова старинной молитвы и чувствовал, как он на самом деле переполняется чувством великой благодарности и радости от мысли, что впереди обеспеченная зима, переход через холода и пурги к новой весне, к новой жизни.

В сущности, все зависит от человека. И эти слова, которые мы говорим богу, направлены больше внутрь говорящего, чтобы укрепить его в собственных силах, придать ему уверенность… Конечно, великое дело иметь много, но и дух человеческий, его крепость, сила тоже не последнее…

Закончив молитву, Млеткын обратил взор на Омрылькота. Теперь шаман догадался, как неуютно на сердце у великого человека. На его лице заботы и следы трудных мыслей. И он не знает, что делать. Нет, дело не в грамоте, не в значках на белом, как свежий снег, листке бумаги, а в том, что пришла власть бедных, власть тех, кто ничего не имеет… Вот что тревожит Омрылькота, Гаттэ, Вамче, Вуквуна. В этой неуверенности нельзя упустить своей выгоды. Он, шаман Млеткын, познавший стремления белого человека, его сущность, не только спасет Омрылькота и Вамче, но и сделает так, что эти могущественные и великие эрмэчины не смогут обойтись без него.