Всеволод Иванов - Иприт

Но прежде всего мы закончим наши сообщения о других менее важных героях нашего романа.

Друзья, случилась необыкновенная вещь. Мне бы нужно сказать об этом в начале главы, но тут так много народа, что не так-то трудно спутаться. А дело было так.

Водолив Евгений Сарнов, огорченный неудачной погоней за Словохотовым, пил две недели подряд. Его везде сопровождал китаец. Наконец Сарнов решил прекратить пьянство. Проснувшись в одно прекрасное утро с колоссальной головной болью, он сказал китайцу:

— Надо, брат, грехи смыть. Пойдем в баню.

Как Сарнов не настаивал, китаец отказывался идти с ним. А Сарнов привык к компании. Вот здесь-то и браните меня!

Китаец и сыщик Син-Бинь-У оказался женщиной.

Настоящее имя было У-Бинь-Син.

Это повергло водолива в такое изумление, что он немедленно женился на ней. И вовсе не оттого, что ему не с кем было идти в баню. Ибо и выйдя замуж, У-Бинь-Син все-таки (от стыда, конечно) не пошла с ним в баню. Жизнь их идет спокойно, и в данное время банный вопрос, я предполагаю, урегулирован. Позже у них были октябрины, и медведь принес в подарок оставшиеся у него бриллианты. По слухам, у медведя… Ну, все перепутали! Ведь события-то идут быстрее знаменитых московских автобусов. Нужно вперед сказать, медведя Словохотов выпустил в лес. А чтобы его случайно не убили, медведя выкрасили в голубую краску. Так и присвоили ему имя «Заповедный медведь имени Пашки Словохотова». Медведь принес на октябрины оставшиеся у него бриллианты, случайно не похищенные Гансом. Каким Гансом? Богом Гансом или Гансом-Амалией Кюрре, вояжером гребенок? Граждане, не вводите нас в смущение, мы все расскажем по порядку. Вы, наверное, и сами присутствовали на суде (инсценированном хотя бы, или в кинематографе) над богом Реком. Читали его раскаянные послания, где он разоблачает служителей всех церквей. Знаете, наверное, что бога Река, ввиду его полного раскаяния и установленного ненормального состояния нервной системы, от наказания освободили. Рек писал мемуары, особенным успехом не пользовавшиеся, но покупаемые с охотой. На деньги, полученные с мемуаров, он разбогател и открыл кинематографическую фабрику. Я полагаю, он позавидовал успеху картины «Суд над богом Реком». Он прогорел. Картины его не смотрятся, да он без меры втискивает туда препротивнейшей сентиментальности, а наша эпоха — движения и блеска. Экраны закидывались тухлыми яйцами, и театры отказывались демонстрировать картины фабрики Кюрре.

Вояжер Ганс бежал в аппарате Словохотова с Сусанной Монд в неизвестном направлении, предварительно похитив бриллианты медведя. Вот тогда-то медведь затосковал и, не веря в человечество, ушел с бриллиантами в лес. Впрочем, как мы видели, он изменил свое мнение о человечестве, подарив оставшиеся камни сынишке водолива.

Не думайте, что с окончанием романа прекратились распри между людьми.

Иначе чем же объяснить такой странный полет аэроплана над Тихим океаном? Аэроплан голубой, и крылья его покрыты крупными буквами на русском языке, восхваляющими действия какого-то Словохотова. Аэроплан скользит, ныряет, словно за ним есть какая-то невидимая погоня.

Будем ждать ее.

Но тщетно мы ждем.

Неподвижная пустыня над океаном.

Тогда, значит, не совсем ладно в аппарате.

И действительно, странная картина представляется нашим глазам. Два человека, тесно охватив друг друга, ходят, едва отрывая ноги от пола, взад и вперед по кабинке аэроплана.

Время от времени они прерывают хождение и целуются.

Она говорит:

— Я никогда не любила его, Ганс. Я думала, он Тарзан, а он просто матрос, да к тому же с речного парохода.

Он отвечает:

— Я ее любил еще меньше твоего. Мне показалось, что я монгол, Сусанна, и я думал — никакая белая женщина не полюбит меня.

Взад-вперед. Взад. Взад. Вперед.

— Мы найдем свое счастье, Сусанна, у берегов Австралии. Я тебя буду так ласкать, так ласкать… как бог…

— Ах, Ганс, ты сбиваешься с такта.

Взад-вперед.

Они продолжают радостно танцевать фокстрот.

Вдруг от беспрерывных толчков, так удививших нас, аппарат портится.

Что-то щелкает в моторе, и самолет делает скольжение на крыло.

Пассажиры падают.

Сусанна не успевает сказать:

— Мне кажется, Ганс, ты танцевал неправильно и оттого…

Аэроплан стремглав несется вниз, и земля словно холодеет.

Аппарат сделал мертвый штопор.

— Погибли, — завизжал Ганс.

— Погибли, — вторила ему Сусанна. — Молись…

Большая круглая гора катилась им навстречу. Она немного походила на разбитое блюдце, а по краям на гребенку.

Гансу было не до сравнений, да я и сомневаюсь, чтоб он видал гору.

Вдруг он вспомнил, что захватил с собой бидон чихательного газа. Теперь последняя надежда исчезла. Если даже они сами и не разобьются, то бидон-то обязательно треснет.

Кстати, он отвязался и весьма пребольно щелкал Ганса по голове.

Но счастье, видно, уже пошло за влюбленными.

Аппарат мягко упал на деревья, и бидон, покатившись, застрял в сучьях.

— Где мы? — спросила Сусанна.

— По-видимому, — пробормотал Ганс, — по-видимому, в неизвестном месте. Я думаю, это лава — застывшая. Хотя здесь такая жара. Можно подумать, лава еще топится.

— Ах, пальмы, — вскричала Сусанна. — Настоящие пальмы. Ганс, мы, как слезем с дерева, немедленно же будем танцевать под пальмами. Не испортился ли мой музыкальный ящик?

Ганс от встряски сразу приобрел степенность.

— Я не желаю танцевать. Я хочу тихого счастья.

И он повторил любимую поговорку Словохотова:

— Почему меня никто не любит?

— Ах, тебя все любят, Ганс, ты такой хорошенький.

— Я говорю в мировом масштабе.

И Ганс осторожно начал спускаться по сучьям.

Новые испытания ждали их внизу.

Толпа черных дикарей в трусиках из пальмовых листьев и со странно раскрашенными физиономиями встретила Ганса воем.

«Сожрут», — подумал он, крестясь.

И точно, можно было так подумать. Уже большие деревянные ножи мелькали кое-где в толпе.

Ганс застрял в сучьях.

Дикари не торопились. Они танцевали какой-то танец, отдаленно напоминавший фокстрот. И, надо признаться, танцевали не без изящества. Сусанна первая заметила это.

— Ганс, они премило танцуют. Ганс, я хочу вниз. У меня от сучьев ноги сводит.

Ганс почувствовал ревность.

— Сиди.

И злость на дикарей подсказала ему новую мысль.

— Дай-ка сюда, Сусанна, противогаз. И сама надень.

Дикари завыли, увидав на лице прилетевшего страшную колдовскую маску. Но испуг их продолжался недолго. Ножи опять мелькнули в толпе.

— Ага, такая игра? — сказал раздраженно Ганс. — Так-то вы уважаете европейцев?! Сусанна, у тебя плотно?