Антанас Венцлова - Весенняя река

Как и многие наши замыслы, «Люди» не увидели света. Но неужели из-за этого юношеские мечты потеряли свое очарование?

В другом письме, написанном тем же летом, Казис сообщает, что прочитал ибсеновского «Бранда», и говорит: «Мою уверенность в себе даже Бранд не поколебал». В это время он переводил «Страшную месть» Гоголя, которая так сильно подействовала на меня, когда Марите обучала русскому языку.

Летом 1923 года Казис писал мне:

«…Был в Каунасе. Купил золотые очки (которые, слава богу, уже разбил), но еще купил и книг на немецком языке: «Садовника» Р. Тагора, «Письма с моей мельницы» А. Доде и еще Ницше и Метерлинка, последнего по-русски. Книги, чтоб их леший, дорогие. За Тагора отдал восемь литов, есть еще два тома — драмы по 10 литов.

Книги в Каунасе попадаются, но карманы дрожат из-за цен — не пойти ли, часом, камни дробить, чтоб подработать.

Книг-то у меня теперь даже больше, чем надо. Немецкий язык зубрю, авось что и выйдет. Если выучу за это лето немецкий — на будущее берусь за французский, а потом еще стоит выдолбить польский и латышский. Для чего? Исключительно для литературных надобностей».

В Мариямполе каждый месяц, а иногда и через месяц выходил тоненький журнальчик для учащихся — «Утренняя звезда». Выпускали его аушрининки.

Казис почти в каждом номере «Утренней звезды» печатал свои прозаические зарисовки и стихи. И те и другие были полны мятежной романтики, исканий и бунтарства.

Эти более чем прозрачные аллегории подливали масла в наше недовольство жизнью, закованной клерикалами. Наверное, поэтому мы не могли тогда спокойно читать подобные стихи.

Около 1924–1925 годов до нас дошли произведения Владимира Маяковского. Какую-то книгу мы получили из реального училища, через Ведринайтиса. Обычно книги русских классиков и современных писателей, изданные в Берлине Ладыжниковым, «Словом» или Гржебиным, доходили до нас через жену адвоката Андрюса Булоты, подругу и опекуншу Жемайте, большую любительницу литературы. Тогда по рукам у гимназистов ходили ее томики Пушкина, Тургенева, Чехова, Горького, Бунина, Андреева.

Казис переводил «Левый марш» Маяковского и начало его напечатал в «Утренней звезде». «Утреннюю звезду» конфисковали (это случалось довольно часто), но почти весь тираж успели вынести из типографии. Прокурор прислал редакции уведомление, что злопыхатель Маяковский привлечен к судебной ответственности (без сомнения, прокурор решил, что Маяковский живет в Мариямполе). А мы, услышав про это, смеялись, еще и еще читая Маяковского:

Журнал «Утренняя звезда» привлекал меня и раньше, потому что в нем печатали рассказы Максима Горького, Леонида Андреева, стихи Бутку Юзе [69] Бутку Юзе (1893–1947) — поэт-антифашист. и начинавшего тогда Ляонаса Скабейки. [70] Скабейка Ляонас (1903–1936) — поэт-символист, антифашист. Мне нравились и многие статьи этого журнала.

Еще в 1919 году, едва начав выходить в нашем городе, журнал предостерегал:

«В наше время черные силы реакции не дремлют. Они стараются пустить свой зловонный яд в каждую душу, особенно в душу юношества, чтобы общественнную жизнь Литвы переделать на свой лад. Они хотят одурачить народ и проложить дорогу в темное свое царство. Они засеивают почву, вспаханную немецкими империалистами.

Но народ просыпается… Он сбрасывает с себя ярмо рабства… Срывает цепи, сковывающие руки.

Наша обязанность — помочь народу. Наша обязанность — преградить путь этим врагам светлого будущего. Наша обязанность — будить молодежь, усыпленную непосильным трудом. Наша обязанность — распространять свободную социалистическую мысль».

Все это было красиво. И, возможно, для начала достаточно было подобных красивых слов. Но чем дальше, тем туманней становился социализм «Утренней звезды». Самое странное, что, высказываясь за социализм, «Утренняя звезда» нагло нападала на Советскую Россию. Журнал много писал о развитии личности, но снова было неясно, как он мыслит развитие этой личности в условиях капиталистического гнета, когда рабочий порабощен и нещадно эксплуатируется. И совсем уж было непонятно, каким представляют себе аушрининки общество будущего — как оно будет управляться, как будут развиваться экономика и культура. Позднее, когда я ознакомился с марксистскими книгами, они дали на этот вопрос ясный и недвусмысленный ответ.

Я встречался с аушрининками. Я чувствовал свою слабость в политических вопросах и не мог вступать в открытый спор, но мне казалось, что вся их идеология неясна и непоследовательна. Правда, меня восхищал протест аушрининков против клерикального режима — а режим этот из года в год пускал корни повсюду.

Ксендзы проникли в гимназии и старались воспитать учеников послушными, преданными им душой и телом. Много ксендзов было и в сейме, и здесь они решали коренные вопросы правления и устройства Литвы. Расплодились охранники, шпики, которые не только на фабриках ловили рабочих и прятали их в тюрьму — они пробирались и в школы. Чем дальше, тем чаще мы слышали о том, что арестованы ученики реального училища и что их пытают в охранных отделениях Мариямполе и Вилкавишкиса. О таких событиях мы что ни день говорили с Казисом и с новым моим знакомым и другом — Витаутасом Монтвилой. [71] Монтвила Витаутас (1902–1941) — один из основоположников литовской советской поэзии, расстрелянный гитлеровскими оккупантами.

Витаутас Монтвила был старше меня на несколько лет. Он появился в Мариямполе осенью 1921 года, отслужив добровольцем в армии, выходит, уже взрослым человеком. Воевал он где-то в Вильнюсском крае, как говорится, «освобождал Вильнюс», но разговорчивостью не отличался, так что о своих боях ни мне, ни, наверное, другим ничего не рассказывал. Ходил он в потертой солдатской шинели. Года два он проучился в приготовительных классах учительской семинарии и, кажется, только в 1923 году поступил на первый курс. Теснее удалось мне с ним сойтись, насколько помню, лишь в 1924 году, когда он пришел к аушрининкам.