Григорий Ходжер - Конец большого дома

Пришел невыспавшийся Холгитон, и Ганга, рассказывая о первом в стойбище замке, опять распалился.

— Чего ты кричишь? — спросил Холгитон. — Ты что, замка не видел? Вон все русские свои амбары на замок закрывают. Китайские торговцы тоже закрывают.

— Русские, китайские, не о них разговор! Когда нанай амбары запирали? Ты имеешь замки?

— Имею.

— Как? На амбаре замок?

— Я сундук с охотничьим снаряжением на замок закрываю, так спокойнее, любопытная женщина не заглянет.

— Ты охотничий сундук на замок запираешь?

— Запираю, запираю. Ты зачем меня позвал?

Ганга, точно ушибленный, еще некоторое время смотрел на приятеля, почесал в затылке и вновь повел разговор о ненавистных ему замках и замолчал только после того, как рассерженный Холгитон сполз с нар и собрался уходить. Ганга ухватил его за рукав халата.

— Если хочешь знать, у моего отца, у халады, замок был, понял? — кричал Холгитон, уничтожающе сверля глазами низкого Гангу. — В сундуке он держал все драгоценности: шапку, халаты, золотые знаки халады — все это на замок запирал. Все богатые нанай свои ценности под замком хранили, понял? У тебя никогда в жизни богатства не было, потому не знаешь ты замка. Говори, зачем звал?

Услышав, зачем его позвали, Холгитон сделал строгое лицо, зачем-то пошарил глазами по черной от копоти и пепла крыше со свисающими длинными серыми паутинами, пустым углом фанзы и остановился на Улуске.

— Да, верно, некоторые начинают копить богатство с замка, — усмехнулся он.

Улуска вспыхнул, но сдержался, и колкие слова, собравшиеся слететь с языка, остались на месте. Холгитон, прежде чем дать согласие быть сватом, рассказал об отце — халаде, о том, как его обхаживали маньчжурские чиновники, высшее начальство, как его жаловали всякими подарками, как его приглашали сватом все женихи. Из этой речи Ганга с Улуской должны были понять, что выбор их оказался самым удачным, что у Холгитона в крови есть частица отца-халады и отца-свата.

В просторной фанзе Баосы царило вечернее оживление: внучки ползали по широким, застланным новыми узорчатыми циновками нарам; их куклы — акоаны, в широких расшитых халатах, с длинными, до пят, косами, хаживали в гости друг к другу, сплетничали так же, как сплетничают няргинские женщины; а внуки на конце нар возились с молодым дядей Калпе. Старшие мужчины лежали на своих местах: Баоса — возле очага в самом тепле, в сажени от него Полокто, дальше Пиапон; женщины хлопотали у очага.

Увидев в дверях гостей, Баоса сел, ответил на приветствия и пригласил их сесть возле себя. Женщины набили трубки, раскурили и преподнесли гостям.

— О-о-ве! Вот это трубки, вышиной с мачты лодок, на которых мы в маньчжурскую землю ездим, — улыбнулся Холгитон.

— Сразу видно, добрые люди подают, — пропел за ним Ганга.

Только один Улуска не нашел нужных слов и промолчал: после дневного скандала из-за замка он расстроился, и даже улыбка невесты, преподнесшей ому дымившую трубку, не подняла настроения.

— Лето нынче обещает быть хорошим, — начал разговор издалека Холгитон.

— Трава выросла густая, — подхватил Ганга, — мы вчетвером быстро накосили русским травы.

— Погода хорошая стояла, а теперь вот портится, видно, дождить станет.

Женщины у очага старались не шуметь, уши всех были обращены к разговаривающим. Увидев в руках гостей водку, они зашептались, засуетились; одна ставила перед мужчинами низкий складной столик, другая подавала бронзовый кувшинчик, в котором разогревали водку, и маленькие, с наперсточек, фарфоровые чарочки. Вскоре на столике появилась мелко нарезанная юкола, залитая рыбьим жиром, куски сохатины в бульоне, обсыпанные ароматной высушенной черемшой.

— Мы пришли к тебе, наш сосед, не как нищие к богатому и не как богатые к нищему, — заговорил наконец об основном Холгитон, принюхиваясь к щекочущему нос запаху черемши. — Мы пришли, как равные к равному. У нас есть то, что мы можем отдать вам, у вас есть то, что мы хотим попросить. Лодка, какая бы она ни была, всегда делается с кочетком, но к ней нужны весла. У нас есть лодка, добрая, хорошая лодка, у вас есть весла, и мы пришли просить эти весла. Мы вам заплатим за них столько, сколько запросите, мы не скупые.

— Может, вы свою лодку нам отдадите? — усмехнулся лежавший возле гостей Полокто.

— Садись к столику, Полокто, и ты, Пиапон, подсаживайся, — продолжал Холгитон. — Вы поняли меня — это хорошо, только не отвечайте нам смехом. Звери, люди появились на земле, чтобы вечно жить, они делают все, чтобы их род всегда размножался. Лоси, изюбры каждую осень ищут себе самок, даже бурундуки и мыши и те соображают в чем дело. А как же человеку обойтись?

Холгитон выкладывал все свое красноречие, он говорил, переиначивая свои переживания, свои ночные размышления, и сердце его обливалось кровью. Он и здесь изворачивался, хотел за страстными словами, за красноречием скрыть свою боль, которая оставила не заживающие до гроба душевные ссадины.

— Если зверям самка нужна, чтобы продолжить свой род, то человеку-мужчине нужна человек-женщина, чтобы быть хозяйкой в его доме, варить еду, шить обувь, одежду…

— У нас старуха уже ничего не может делать, ослабела, — вставил слово Ганга.

— Вот мы и пришли просить твою старшую дочь, мапа, а вашу сестру, дорогие Полокто и Пиапон. Мы все знаем ее с малых лет, видим, какая она красавица, какие ловкие у нее руки. Наш Улуска как мужчина имеет все достоинства, но хвалить мы его не будем, только торговцы хвалят свои товары, а мы не торговцы.

Холгитон наливал водку хозяину большого дома, старшим братьям, потом всем остальным мужчинам и женщинам. Пары разогретого напитка быстро окутывали мозги пьющих, неразговорчивым развязывали языки, веселым подливали веселья, и вскоре большой дом Баосы шумел, смеялся, плакал разноголосым детским плачем. Затихли только утром, с рассветом.

А на улице завывал ветер, дождь барабанил по затянутому рыбьим пузырем окну. Гости спали с мужчинами большого дома, а женщины скучились на другом краю нар. Проснувшись, уселись на краю нар, поджав под себя ноги, курили, прислушиваясь к шуму разбушевавшейся непогоды.

— В такой день никуда не выедешь, — проговорил Полокто.

— Зачем ехать, сеть будем вязать, — отрезал Баоса.

Холгитон, поглядывая на Гангу и его сына, почесывал затылок. Прошла только первая свадебная завязка — мэдэсинку, отец и старшие братья соглашались отдать Агоаку за Улуску, теперь, пока головы болят да и погода не позволяет на улице работать, можно приняться за вторую часть свадьбы — енгси. Холгитон знал, что третья часть свадьбы — дэгбэлинку, когда войдут в дом невесты с богатым тори, — навряд ли произойдет в ближайшие годы. Улуске придется во многом отказывать себе и отцу, чтобы собрать выкуп. На предложение Холгитона сегодня же провести енгси Баоса долго не соглашался, он хотел ради приличия обождать хотя бы три-четыре дня, но все же под напором свата вынужден был уступить. Гости ушли домой за водкой для продолжения свадебного разговора, а Баоса уединился с мужчинами в правом крайнем углу на совет большого дома. Они решали, во сколько оценить тори, что из вещей запросить или только деньгами брать.