Григорий Ходжер - Конец большого дома

«Пиапон, так это, наверно, брат Идари!» — подумал Токто, внимательней разглядывая незнакомца.

— В жизни я не изменял своему слову — не буду платить долги большого дома. Я больше всех добывал зверей, соболей, выдры, белки.

— Все знаю я, Пиапон, все понимаю, я очень много слышал о тебе, знаю, что в большом доме ты был де могдани, о тебе знает весь Амур, — явно льстил торговец. — Но ты все же неправ: долг большого дома — это и твой долг, ты жил там, ел.

— Отдай панты, — потребовал Пиапон.

— Ты всегда был умный, ты был умнее всех в большом доме, и я тебя всегда уважал, и уважаю, и уважать буду.

— Панты отдай, — громче повторил Пиапон.

— Отдам, отдам, не буду отбирать…

— Посмей только.

«Охо, да он с характером!» — восхитился Токто.

— Панты у тебя — самый низший сорт, я бы их и за летние долги ваши не счел.

— Какие бы они ни были — они мои. Я тебе ничего но должен и никогда не приду.

— С кем тогда будешь обмениваться? С русскими?

— В Вознесенское поеду.

— А долг твой за мной останется? Русской полиции мне заявить, что ты не отдаешь долг?

— Заявляй, — ответил Пиапон и вспомнил урядника, приезжавшего летом в Нярги.

«Заявляй, заявляй, как бы тебе не попало», — подумал он.

— Ладно, чего мне заявлять. Если отец твой будет все долги платить, я не буду заявлять. Говоришь, в Вознесенское поедешь, у меня там друг. Давно я не видел моего друга, соскучился даже, я, пожалуй, ему письмо напишу. Ты подожди немного, я сейчас быстро напишу.

Торговец вытащил бумагу и торопливо стал выводить иероглифы: «Друг мой, почтенный Чжуан Му-сань. Обращаюсь к тебе, как к брату по нашему торговому союзу. Подателю этого письма, обладателю великолепных пантов, ты должен воздать дань высшего уважения. Он от меня переходит в твои руки, понимаешь? Панты стоят четверть стоимости, не выше, не давай ему поблажек и выжимай с него сок, а соку у него достаточно — это лучший охотник Нярги. Да что я тебя поучаю? Мне ли тебя поучать? Я придерживаюсь всех статей закона нашего союза. Здоровья тебе, дорогой почтенный Чжуан Му-сань».

Пиапон искоса глядел на согнувшегося над бумагой китайца, и все больше и больше его раздражало желтое бесстрастное его лицо, белая бумага и быстро двигавшаяся смуглая рука. Особенно раздражала бумага; сколько помнит себя Пиапон, ни один клочок бумаги не приносил ему радости, наоборот, эти чистые или разлинованные листки таили в себе беды и несчастья — долг, приписанный ему торговцем, находится где-то в толстых книгах, лежащих на полке.

Торговец дописал письмо, свернул лист вчетверо и протянул Пиапону.

— Я передумал, не поеду в Вознесенское, — сказал Пиапон, взял с лавки панты, спокойно и неторопливо обернул их чистой тряпкой и вышел из лавки.

«Какой человек! Какой характер! — восхищался Токто, глядя ему вслед. — Вот какой смелый человек брат Идари!»

Торговец У будто проглотил язык, растерянно смотрел на медлительного Пиапона и стоял, протягивая свернутое письмо. Когда широкая спина Пиапона скрылась за дверью, он разразился бранью. Токто никогда раньше не видел разъяренного торговца, ему раньше казалось, что У так же смирен, как безобидный енот.

«Да, такому еноту подсунь только руку!» — подумал он, глядя на китайца. Наконец торговец опомнился.

— Смотри, смотри, Токто, какой неблагодарный человек этот Пиапон! — воскликнул фальцетом У. — Не я ли его любил, не я ли ему присылал подарки, не его ли детям посылал сладости! Ах, какой неблагодарный человек. Да что от него и ждать? Родного отца бросил, на старости лет бросил, а старик его вскормил, вспоил. Нехороший человек, очень нехороший. Жил в большом доме, а долг большого дома не хочет отдавать. Разве ты, Токто, так поступил бы? Нет, никогда бы так не поступил. Ты, Токто, великий охотник, душой чище Пиапона, благороднее.

«Да, я бы, наверно, не бросил отца, — несколько польщенный, подумал Токто. — А все же этот Пиапон хороший человек. Смелый».

Торговец У считал себя из всех своих собратьев по торговому союзу лучшим знатоком нанай, и в этом он был несомненно прав. Из многолетних наблюдений он сделал немало полезных выводов и при разговоре с охотниками знал, с кем как обходиться, но чаще всего прибегал к своему излюбленному приему — льстил и тешил их самолюбие.

И вот впервые нанай, не дослушав о своей небывалой охотничьей удачливости, храбрости, покинул его лавку, не отдав долга, не закупив продовольствия. Впервые за долгие годы его пребывания на Амуре охотник-нанай — это низшее, достойное презрения существо — посмел его оскорбить, забрать с прилавка облюбованные им панты. «Ну, нет, ты, Пиапон, еще узнаешь мою железную руку!»

— Ты чего все бормочешь? — спросил Токто.

— Подсчитываю, — зло ответил торговец. — Чего ты нынче так много продовольствия берешь!

— Долга у меня не было раньше, а теперь решил задолжать. Почему это я один должен ходить без долга? Что я, хуже других? — усмехнулся Токто.

— Бери, мне не жалко, — через силу улыбнулся У и добавил мысленно: «Бери, бери, с этого дня ты тоже, великий охотник, будешь ходить связанным по рукам и ногам».

Токто погрузил продовольствие в лодку и выехал из Болони. На второй день он был на Харпи и у амбара встретил поджидавших его Поту и Идари. Названые братья встретились по-братски, обнялись, старший поцеловал младшего в щеки. Рядом женщины обнимали Идари. Потом, за едой и трубками, братья делились новостями и засиделись до позднего вечера.

Новость, привезенная Токто, не обрадовала Поту, а вспомнив о скором отъезде в тайгу, он призадумался и приуныл. Токто успокаивал его, уверял, что Баоса совершенно потерял его след и больше не станет разыскивать, потому что ему тоже надо уходить в тайгу на соболевку.

Токто торопился в тайгу: наступал месяц петли — октябрь, самое лучшее время для охоты на соболя. Вернувшись в стойбище, он прихватил с собой бутылку водки и отправился вместе с Потой в гости к Пэсу Киле. После взаимных приветствий, непродолжительной беседы о погоде Пота по знаку Токто вытащил водку, подогрел и в маленькой чарочке поднес Пэсу. Старик не колеблясь принял чарочку.

— Дака, пришел я к тебе с братом просить помощи, — сказал Пота, опускаясь на колени. — Старший брат мой говорит, что рядом с его ключом находится твой охотничий участок, что ты иные годы не затаптываешь там звериные следы. Ты, дака, знаешь, я здесь новый человек, ничего своего не приобрел, охотничьего участка не имею. Не уступишь ли мне свой участок на эту зиму, об этом пришел я просить. — Пота поклонился и ударил лбом об пол.

Пэсу молча выслушал молодого охотника, и когда Пота отбил поклоны, он поставил чарочку перед собой на нары. Токто следил за каждым движением старика, и невыпитая чарочка вызвала у него беспокойство.