Григорий Ходжер - Конец большого дома

— Грешно.

— Как же самострелы? Не вернет Он? — спросил Чэмче.

— Не знаю. Может, попросить, чтобы самострелы разрешил снять? — неуверенно предложил Ганга.

— Правильно, хоть самострелы пусть вернет, — поддержал Гаодага.

Вечером опять охотники, на этот раз в один голос, уговаривали Амбана разрешить только снять самострелы. Ночью испуганно скулили собаки, скребли стены шалаша. Наутро охотники встретились со свежими следами тигра в ста шагах от зимника. Теперь было все ясно — Амбан не хотел уступать места, не хотел возвращать самострелы, он требовал, чтобы сейчас же охотники покинули зимник и охотничий участок. Мгновенно были разбросаны хвойные стены зимника, собраны вещи и уложены в нарты, запряжены собаки, надеты лыжи — и охотники, не оглядываясь, покинули зимник. Впереди шел Гаодага, прокладывая тропу, за ним Чэмче, потом Холгитон. Замыкал Ганга, он все погонял собаку, и так тащившую нарты изо всех сил, оглядывался и смотрел расширенными от ужаса глазами на оставляемую тропу. К полудню беженцы вышли на охотничий участок Баосы и остановились отдохнуть и попить чаю.

— Что будем делать? — спросил Холгитон, немного успокоившись после кружки обжигающего чая.

— Что делать без самострелов? Домой пойдем, — ответил Ганга.

— В середине зимы домой? Что ты, Ганга?

— Что, что! Чем ловить соболей?

— Ружье у тебя есть?

— Это ты еще крепкий, можешь на лыжах догонять соболей, а я не могу.

Гаодага не принимал участия в споре, он, задумавшись, прихлебывал чай. Чэмче без приглашения не вмешивался в разговор старших.

— Надо подумать, чего горячиться, — наконец проговорил Гаодага. — Успокоимся, подумаем, а пока надо думать, где переночевать.

— На снегу переночуем, — заявил Ганга. — Вон орочи возле костра на хвойной подстилке ночуют.

— Я тоже так ночевал, — вставил слово Чэмче.

— В чей-то зимник надо добираться.

— Самый ближний — Баосы, туда пойдем, — сказал Холгитон.

Гаодага не ответил, ему не очень-то хотелось встречаться с Баосой. После разговора на кетовой путине на могиле Тэкиэна он не перекинулся и словом с соседом: крепко тогда обидел его Баоса. Гаодага решил больше не говорить с ним об Идари, о тори, да и лучше, когда с ним меньше сталкиваешься. Поэтому он так неохотно согласился идти в зимник Баосы. После некоторых поисков, в сумерках подошли они к зимнику. Залаяли собаки. Из аонги вышел высокий человек, лица его прибывшие не разглядели, но по росту узнали Пиапона.

— Что случилось? Почему снялись с места, домой уходите? — спросил Пиапон, узнав односельчан.

— По тайге разъезжаемся от безделья, — ответил Холгитон.

Услышав на улице знакомые голоса, Баоса приказал Ойте заварить чай для гостей, сварить мясо. Когда гости зашли в зимник, он поздоровался с ними, усадил всех возле себя и подал длинную продолговатую коробку с табаком. Он осторожно начал расспрашивать, почему снялись с места — перекочевывают на лучшие угодья или собрались домой.

— У нас несчастье, отец Полокто, — отвечал за всех Холгитон. — Нас прогнал с места Амбан.

— Как мы Ему ни молились, — подхватил Ганга, — а Он даже самострелы не разрешил снять.

— Отец, как же так, ты самострелы все оставил там? — спросил Улуска.

— Когда Он выгоняет, что сделаешь?

— Да, беда, — вздохнул Баоса. — Откуда Он пришел? Один или вдвоем?

— Ничего не успели рассмотреть, — ответил Холгитон. — Он как пришел, так и потребовал, чтобы мы ушли.

В этот вечер охотники двух зимников обдумывали, как дальше быть беженцам. Одно было ясно, что без самострелов, ловушек им нечего делать в тайге, никто из них, кроме молодого Чэмче, не может целыми днями преследовать соболей, чтобы подстрелить из ружья или, загнав в расщелину скалы, в нору, поймать сеточкой. Но где достать в тайге самострелы? Луки для них и те требуют не одного дня работы, а что касается железных наконечников, то нечего даже и думать где-либо их достать. Кроме снаряжения, беженцам надо охотничье угодье.

— Место есть свободное, хулусэнские не пришли, их участок свободен, — сказал Гаодага. — А вот самострелы — их нигде не достать. Придется нам поохотиться на лосей, на кабанов и везти мясо домой.

— А как мука, крупа, сахар? — спросил Баоса.

Баоса не знал, сколько кто из беженцев добыл соболей, об этом не принято расспрашивать и говорить в тайге: беженцы тоже не спросили, сколько добыто соболей в аонге Баосы. Но о чем спросил Баоса — все хорошо поняли.

— Ничего не сделаешь, еще в больший долг придется влезать, — ответил Гаодага.

— Не везет нам, — слезливо подхватил Ганга.

— Нельзя так, мы же нанай, из одного стойбища! — вдруг взорвался Баоса. — Чего вы раскисли? Вы в беду попали, и мы должны помочь, завтра посидите, отдохните, а мы снимем часть самострелов. Гаодага, я тебе отдаю свои самострелы, двадцать пять штук хватит?

Гаодага встретился с горящими глазами Баосы, улыбнулся:

— Хватит, куда мне больше?

— Дяпа, ты отдай Чэмпе, Калпе — Холгитону, а ты, Улуска, — отцу! Завтра надо обойти все самострелы, те, которые стоят на плохих тропах, снимайте и тащите сюда.

— Обожди, отец, почему только вы отдаете самострелы? — спросил Пиапон.

— Я говорю только тем, кто живет в большом доме, — резко ответил Баоса.

— Я тоже могу отдать свои самострелы!

— Это твое дело.

В зимнике стало сразу тесно; когда начали укладываться спать, пришлось молодым потесниться к холодным стенам, и уступить теплые места старшим. Улуска уложил отца рядом с собой и укрылся одним одеялом, а Ганга нарочно не стал лезть в спальный мешок, чтобы полежать с сыном.

— Как охотишься? Удачливо? Как относятся к тебе? — спрашивал он сына шепотом.

— Хорошо, отец, как никогда удачливо, — отвечал Улуска.

Баоса не слышал разговора отца с сыном, он был весь поглощен своими мыслями. Короткая перебранка со старшими сыновьями опять заставила его задуматься. Ползимы он живет и охотится со всеми сыновьями и никак не может привыкнуть к тому, что они отделились от него, что Пиапон теперь добывает пушнину только себе. Старик не мог этого простить старшим сыновьям и ни разу не обращался к ним ласково — он или кричал, или отмалчивался. Про себя все еще лелеял надежду, что ему удастся вернуть их в большой дом, все еще не соглашался с тем, что его большой дом, большая семья распались. Когда Полокто согласился отдать ему старшего сына Ойту, Баоса по-стариковски обрадовался до слез. За этой уступкой Полокто он ждал новую уступку — возвращение старшего сына в большой дом. Он знал второго сына, знал его характер и не пытался его уговаривать, но на Полокто он воздействовал, как мог: увещевал, проклинал, пугал и обещал выполнить все его просьбы. Баоса знал: то, что требовал Полокто, при желании нетрудно выполнить. Если Пиапон не вернется, то Полокто останется за де могдани, когда найдется невеста Калпе и он женится, то пусть Полокто берет хоть четвертую жену — это его дело. Но Баосе хотелось вернуть в большой дом второго сына, упрямого Пиапона. Как его вернуть? Над этим и ломал голову Баоса.