Григорий Ходжер - Белая тишина

— Все равно я не хочу Гэнгиэ. Никто меня не заставит…

— Я могу, я твой отец! — впервые прикрикнул Токто на сына.

Гида упрямо сжал губы и тихо сказал:

— Нет, отец.

Токто медленно поднялся и, не говоря ни слова, зашагал в глубь душной, шелестящей листвой, тайги. В висках тяжело стучало, и он шептал: «Чужая кровь, чужая кровь. Разве своя кровь стала бы не слушаться… Чужая, чужая».

Полокто много думал о богатой жизни, завидовал малмыжским торговцам Салову и Ворошилину, болонскому торговцу У. Полокто хотел иметь лавку, полную товаров, сундуки, полные добра, две или три жены и в придачу спокойную, размеренную жизнь без хлопот и размышлений о завтрашнем дне. Он хотел бросить беспокойную и полную опасностей жизнь таежного охотника и амурского рыбака. Пока он выполнил только одно свое желание — заимел вторую жену беспутную красавицу Гэйе. А богатство все не приходило, да и откуда оно берется — Полокто толком не знал. Он приглядывался к жизни малмыжских торговцев, пытался понять секрет их обогащения, но не мог разобраться в их жизни, торговле, не мог открыть тайны обогащения.

Однажды он вдруг сделал открытие, что не разбирается в ценах товаров, в разменных деньгах, и с болью в сердце махнул рукой на торговлю и перестал думать о своей лавке с товарами. Ему казалось, что торговлей способны заниматься только русские и маньчжуры. Но тут вернулся Пиапон и опять взбудоражил брата. Оказывается, не только русские и маньчжуры могут обогащаться, есть богачи и среди нанай!

Эта новость подхлестнула Полокто, подбодрила, придала уверенность в свои возможности. Он теперь с усмешкой вспоминал о своих страхах перед товарными ценами, денежными расчетами. «Не понимаю? Да, не понимаю. Но если другие нанай научились торговать, то чем я хуже их? Научусь!» — думал он.

Первая торговая операция, которую задумал Полокто, принесла ему много хлопот и переживаний. В год поездки Пиапона в маньчжурский город Сан-Син Полокто с помощью русских мастеров засолил две бочки кеты. Все няргинцы тогда потешались над ним.

Полокто не притрагивался к соленой кете, бочки стояли у него под амбаром, чернели клепки, ржавели обручи.

Осенью Полокто несколько раз пытался продать обе бочки Саньке Салову, но у того хватало своей рыбы, и он отмахнулся от нее. Но Полокто знал, как тяжело бывает с едой ранней весной, пока не вскроется Амур, и он решил подождать с продажей кеты.

К великому удивлению няргинцев, Полокто ранней весной продал обе бочки кеты тому же Саньке Салову и заработал неслыханные деньги. Теперь настала очередь Полокто посмеиваться над сородичами: мол, кто был прав, я или вы, почему, мол, теперь не смеетесь. Осчастливленный Санькой, охотник не догадывался, как был обманут молодым, но уже широко известным на Амуре, торговцем. Следующей осенью Полокто вновь засолил кету, и ее оптом закупил Санька. Полокто опять заработал немало денег.

Счастливое торговое восхождение Полокто продолжалось года два, за это время он заработал невиданные охотниками деньги, но эти деньги не оседали на дне берестяного сундучка, большая часть уплывала на закупку соли и бочек. Торговля не принесла желаемого богатства.

На третий год торговой деятельности Полокто Санька развернул рыбный промысел на Нижнем Амуре и перестал интересоваться мелкими барышами. Полокто стал продавать рыбу Ворошилину, но тот платил так мало, что денег едва хватало на соль. И Полокто махнул рукой на торговлю.

Но мысль о богатстве не покидала его, и он решился на новое предприятие. Вместе с сыновьями он начал готовить дрова для пароходов. Ему помогали родственники, братья: Пиапон, Калпе, Дяпа. Он решил, что заработает нужные деньги, потом что-нибудь придумает, чтобы эти деньги выросли вдвое, втрое.

— У нас нет су богатства, но зато мы кое-что знаем, — говорил он с таинственностью.

Но Полокто ничего не знал, просто его попечитель Санька Салов подсказал заготовлять эти дрова и обещал при первой же возможности сбыть их. Салову это ничего не стоило сделать, потому что он, видный рыбопромышленник, фрахтовал суда на Амуре и эти же суда обеспечивал топливом. Полокто, правда, подзаработал немного денег, на что, опять-таки по совету Саньки, начал закупать у охотников соболей и перепродавать торговцам. Этот оборот немного увеличил капитал Полокто, и он возгорелся желанием еще больше приумножить его. Тут его наставник продал ему продольную пилу — давнишнюю его мечту.

Полокто часами сидел на берегу в Малмыже и смотрел, как русские пилили доски. Ему эта работа казалась игрушечной. Стоит один пильщик наверху козел, другой внизу и пилят: шорк, шорк, шорк — и не успеешь выкурить трубку — доска готова. Есть один борт лодки! Покурили, отдохнули и опять: шорк, шорк, шорк — готова вторая доска — есть второй борт лодки. Потом доска на днище готова. Из одного бревна можно изготовить три, четыре двухвесельных или одновесельных лодок. Это ли не мечта нанай!

Полокто смотрел, с какой легкостью русские пилили доску за доской. Однажды он попросил, чтобы ему разрешили немножечко попилить.

— Попробуй, попробуй, — сказал нижний пильщик, снял большие «лошадиные», как называли их нанай, синие очки и передал Полокто. — Евсей, вот тебе новый напарник!

Полокто принял стойку пильщика, левая нога чуть впереди правой, тело выпрямлено. Готово, можно начинать. Евсей вытянул пилу, теперь была очередь Полокто тянуть вниз. Полокто потянул пилу на себя, острые зубья чуть задели мягкое тело кедра, но не послышалось знакомого звука «шорк». Второй раз Полокто резво дернул ее, всем телом подавшись вперед, зубья глубоко впились в бревно, и пила завязла.

— Нет, с ним каши не сваришь, — сказал Евсей сверху.

— А ты погодь, не к спеху, — ответил его напарник. Он подошел к смутившемуся Полокто, взял за ручку пилы и сказал:

— Ты не дергайся. Пила треба мягкости. На себя не тяни, да вперед слишком не поддавайся, понял али не понял?

Полокто понял, что не надо тянуть на себя, не надо слишком вперед поддаваться. Но как найти ту середину, когда пила с приятным шорканьем опускается, брызгая мягкие ароматные опилки на твое лицо, когда от удовольствия хочется смеяться, он не знал.

— Ничего, паря, не выйдет, понимаешь? — говорил Евсей, слезая с козел. — Я уж и так и эдак приноравливался к тебе. Нет, ничего не выйдет. У тебя души нет к ней.

— Душа, душа, будто ты сразу и стал пилить, — возразил его напарник.

— А ты как думал, Ероша? Душа должна петь, пила поет, и душа должна петь. У него душа на охоте только поет.

Полокто поднялся на козлы, встал на бревно и почувствовал легкое головокружение. Он еще раз взглянул вниз, в глазах зарябило, и он ухватился за ручку пилы.