Григорий Ходжер - Белая тишина

Пришла Гэнгиэ, принесла столик, кашу, пампушки. Столик Пота поставил возле дуба перед тремя бурханчиками и связанными свиньей и курицей. На столе три миски с кашей, на них пампушки, горела свеча, и на горлышке бутылки с водкой играли блики.

Когда все приготовления были закончены, явились Токто с Кэкэчэ, они встали на колени перед столиком, лицом к западу. Возле них опустились Гида с Гэнгиэ.

Токто торжественно, почти слово в слово, повторил молитву, прочитанную дома. Все четверо трижды поклонились.

Пота вытащил из ножен нож, проверил зачем-то острие и встал на правое колено возле присмиревшей свиньи. Токто поднялся, бросил беглый взгляд на восток и начал наливать водку в маленькую чарочку.

Солнце еще находилось за высокими голубыми сопками за Амуром, оно должно было вот-вот показаться, озарить ярким светом реки, озера, тайгу, Токто с семьей и жертвенную свинью с курицей. Токто подошел к свинье и налил ей в ухо водку. Свинья, только что дергавшая головой, замерла, будто прислушиваясь к чему-то.

— Эндури-ама еще просит водки, — сказал Токто, глядя на присмиревшую жертву. Кэкэчэ подала вторую чарочку. Но на этот раз, как только попали первые капли водки в ухо, свинья захрюкала и задергала головой. Пота глубоко вонзил ей нож в горло, а женщины подставили тазик под горячую струю крови. За свиньей Пота зарезал курицу и оставил ее возле первой жертвы.

В это время из-за сопок показался краешек солнца и все присутствующие встали на колени лицом к восходящему светилу.

— Великий костер, обогревающий землю! Летающее солнце, благодаря которому мы живем на земле! — воскликнул Токто. — Дай силы моему сыну, вырасти его живым и здоровым! Кланяюсь тебе, великое светило, прошу тебя, умоляю! Когда ты пробегаешь по своей дороге, посматривай на моего сына, оберегай от злых духов, от различных болезней. Пусть растет он здоровым и сильным. Кланяюсь тебе, умоляю тебя, великий костер!

Токто выплеснул в сторону солнца чарочку водки и поклонился трижды. Закончив молитву, мужчины начали опаливать свинью, потом разделывали ее. Все несъедобное из внутренностей, копыта, рыло, хвост перевязали вместе и повесили на молитвенный дуб. Потом все опустились на колени перед дубом.

— Ходжер-ама, летающий старик! — воскликнул Токто. — Тебя мы угощаем, убивая живность с душой. Если сын будет жив и здоров, в следующем году в это же время тебя ждут такие же обильные угощения. Кланяюсь тебе, прошу тебя, вырасти сына живым, здоровым и сильным. Оберегай его от злых духов.

Токто трижды поклонился молитвенному дубу. Все присутствующие молились с жадностью, с упоением, с верой в помощь могущественных солнца и эндури. Только Гэнгиэ растерянно поглядывала на окружавших ее людей и неумело кланялась.

«Верят в эндури, а сами обманывают его, — думала она, шагая за мужчинами, которые на нартах везли свиную тушу домой. — Может, и не верят совсем? Но зачем же тогда молиться так жарко? Значит, верят. Но зачем тогда жалеть кусок свинины? Можно же отдать эндури съедобный кусок».

Вскоре Гэнгиэ, позабыв о жертвоприношении и обо всем на свете, хлопотала возле очага — женщины готовили угощения для гостей. Целый день они варили, парили и жарили: угощений требовалось много. Кэкэчэ часто отходила от очага, потому что виновник всех этих хлопот громким ревом требовал ее, не признавая ни отца, ни Гиду, ни Поту.

Вечером, на закате солнца в дом занесли всех сэвэнов, какие только хранились в семье Токто. Сэвэнов набралось с десятка два: здесь были полосатые собаки, мордастые звери, напоминавшие волков, лисиц, были бурханы с человеческим обличием. Деревянные бурханы оттаяли, покрылись мокрыми полосами. Гэнгиэ обходила бурханов, перед каждым ставила еду, кашу, лепешку и кусочек мяса.

В доме собирались соседи и чинно усаживались на нары. Кэкэчэ подала шаману Тало чашку с кровью. Шаман выпил чашку до дна, губы ему вытерли душистым саори, и Тало начал шаманский танец. Сделал один круг, Кэкэчэ подала ему чашку с настоем багульника. После настоя шаман словно опьянел, танец его потерял ритм, неистово гремели побрякушки на поясе, длинные стружки на голове развевались как при сильном ветре, а саженный шлейф на спине, с бело-черной полосой, змеей извивался за мечущейся фигурой шамана. После пятого круга Тало начал подвывать по-звериному, размахивать прижатыми к локтям орлиными перьями.

В неистовом танце шаман пробегал круг за кругом, потом в изнеможении опустился у порога. Ему помогли снять шаманский наряд, под руку привели на нары, подали трубку.

Кэкэчэ, Идари, Гэнгиэ и еще несколько женщин, каждая с отдельным блюдом, стали обходить присутствующих, каждому совали в рот ложку с едой. Соседи благодарили хозяев, желали здоровья и счастья новорожденному сыну.

Кэкэчэ складывала пустую посуду перед очагом, собирала пищу, поданную бурханам, и шепотом просила добрых бурханов защитить ее сына.

— Если он будет здоров и не будет болеть, в следующем году в это же время вы получите такое же вкусное угощение, — говорила она. — Старайтесь, добрые сэвэнэ, охраняйте моего младенца.

Перед шаманом Гэнгиэ поставила столик, подала еду, водку. Тало отдохнул после танца и с жадностью принялся за еду. Токто наливал ему водку.

— Душу сына схоронишь в жбане? — спросил он.

Шаман обглодал кость, пожевал сочное мясо и ответил:

— Что же с тобой делать, Токто? Отказать тебе не могу. Сегодня поздно, я загоню душу мальчика в мешочек, а завтра в жбане схороним. Есть у тебя жбан?

— Есть, в нем рыбий жир хранили.

— Ничего, сойдет.

Кэкэчэ подала еду мужчинам. Токто с Потой подсели к столику шамана.

Водка у Токто кончилась, ее было так мало, что хватило только на выполнение обряда жертвоприношения, угощения шамана. Но соседи остались довольны и без водки, они наелись мяса, каши, пампушек, фасоли. Когда разошлись гости, шаман «загнал» душу мальчика в матерчатый мешочек, сшитый матерью, и положил себе под подушку.

— Так будет сохраннее, — сказал он Токто. — Под подушкой я храню все души доверенных мне детей.

— А души не перепутаешь?

— Нет, как можно перепутать? Они же в различных мешочках.

Тало сделал оскорбленное лицо, а сам думал: знают или не знают Токто с Потой о том скандале, который произошел год назад. Один из родителей потребовал душу ребенка, тоже захотели схоронить в жбане счастья. Тало привез им мешок — он точно помнил, что мешочек был сшит из синей дабы и таких мешочков было два — и начал выполнять обряд. В это время мать ребенка взяла мешочек, повертела перед носом и закричала, что шаман перепутал души детей, что она мешочек отметила крестиком, а этот мешочек без крестика. Тало и так не пользовался уважением охотников, а тут совсем потерял уважение; его выгнали из дома, заставили сходить за подлинной душой ребенка. Громкий был скандал.