Григорий Ходжер - Амур широкий

— Правда.

— Родители занимались, а ты почему не любишь?

— Они привязывают человека к дому, к хозяйству, а мне люба свобода, чтоб я мог охотиться, рыбачить.

— Сейчас мог бы завести коровенку.

— В молодости не имел, сейчас не хочу. Давай начнем…

Кирка сделал с десяток ходов и вдруг заметил красивую жертву — ферзя. Рассмотрев этот вариант, он отдал ферзя за коня. Шатохин охнул и мигом схватил ферзя.

— Зевнул! Ну, теперь берегись, Кирка!

Кирка молча сделал тихий ход пешкой, потом пожертвовал коня за пешку, и тут только Шатохин заметил неизбежный мат.

— Как же так, Кирка, неужели нет выхода?

— Мне кажется, нет. Давай разберем…

В это время в контору вошел побледневший, осунувшийся Кирилл. Он мельком взглянул на доску и сел. — Кирилл, шамана позвал, почему не хочешь доктора звать? — спросил Хорхой.

— Старики все решают, — устало проговорил Кирилл.

— Может, Кирка посмотрит?

— Не хотят. Она слышать даже не хочет.

— Болонского доктора позовем.

— Болонского тоже не пустят. Дверь на крючок закроют.

— Только шаману верят?

— Да. Только ему…

— Я арестую этого шамана, на ночь здесь запру, — сказал Хорхой.

— Если с роженицей что случится, тогда что тебе скажут? — спросил Шатохин. — Ты это подумал?

— Чего думать? Шаман будет арестован, не к кому будет обратиться, они согласятся на помощь доктора.

— Пока шаман для них единственный помощник, если арестуешь его, лишишь помощника, а с роженицей произойдет беда — тебе плохо будет, хуже чем жену свою…

Шатохин, не закончив своей мысли, замолк.

— Хватит о жене! — закричал Хорхой. — Когда это кончится? Жена да жена, жена да жена…

— Не кричи, Кириллу самому надо думать. Очень плохо с ней? — спросил Кирка Кирилла.

— Плохо, — пробормотал Кирилл, — криком кричит. Чертей гоняли ночью. Она сильная, терпеливая, а стерпеть не может, сильно плохо. Позвал бы я тебя, да отец с матерью, сам понимаешь…

Кирилл ушел. В сельсовете воцарилась тишина. В шахматы играть никому больше не хотелось. Вечером, когда шаман, рыбачивший в колхозной бригаде, вернулся в стойбище, Хорхой пригласил его в сельсовет. Шаман пришел усталый, невыспавшийся и злой.

— Если ты пойдешь еще раз к Кириллу, — сказал Хорхой, — я тебя арестую и отправлю в район. Судить будут тебя.

— Разве я виноват? Пусть судят. Ты не пошел бы, если бы тебя на помощь позвали?

— Чем ты помогаешь? Почему она не рожает?

— Как могу, так и помогаю, тебе не стану рассказывать.

— Не ходи, сказал я.

— Как же не пойду, если позовут? Думаешь, мне легко? Всю ночь шаманить, потом день рыбу ловить, легко?

— Никто тебя не заставляет.

— Говорю тебе, зовут.

— Не ходи, откажись, позовут доктора.

— Если меня зовут, выходит, я нужнее доктора.

— Хватит! Если пойдешь еще раз, отберем у тебя бубен, все отберем и арестуем, — сказал Хорхой. — Умрет роженица, тюрьмы тебе не избежать.

— Чего ты меня пугаешь? Из-за людей я мучаюсь, сна не знаю. В тюрьму пойду. Не пугай.

Шаман зло сверкнул глазами, плюнул на пол и вышел.

— Собака! — выругался Хорхой. — Еще плюется.

— Неужели он сам верит так в свою силу? — удивился Шатохин.

— Верит, конечно! Надо за доктором послать. Сейчас же надо отправить сильных молодых гребцов.

Через час от няргинского берега отошел легкий трехвесельный неводник и стрелой устремился по течению. После полуночи он возвратился с болонским фельдшером. Хорхой с Шатохиным и Киркой не ложились спать, пошли к дому Кирилла, откуда доносился звух бубна. Дверь фанзы была заперта изнутри. На стук вышел отец Кирилла.

— Я шамана позвал, — заявил он, — не хотел он, я его умолил. Он не виноват, если хотите его арестовать, то прежде возьмите меня.

— Доктор приехал из Болони, женщину надо спасать, — перебил его Хорхой. — С шаманом мы успеем поговорить.

— Чего ее спасать? Отпустят злые духи — сама родит. Не отпустят, тогда кто спасет?

— Пропускай, доктор осмотрит.

— В темноте как осмотрит? В темноте одни шаманы могут, доктора ничего не сделают.

— У тебя лампы нет? — спросил Шатохин.

— Нет, мы жирником пользуемся.

— Я из сельсовета принесу лампу, — сказал Шатохин и исчез в темноте.

В фанзе не разговаривали, шаман не камлал, слышны были только стоны роженицы. Кирка будто видел ее прикушенные, побелевшие губы, расширенные от боли зрачки.

— Коллега, поможете мне ее осмотреть, — сказал фельдшер Бурнакин, человек уже в возрасте, предрасположенный к полноте. Он добродушно глядел в темноте на Кирку и чуть улыбался.

— Согласен, — ответил Кирка.

— Видно, тяжелый случай, коллега. Которые сутки мучается?

— Третьи, кажется.

— Боюсь, запоздали мы или такой тяжелый случай, когда мы с вами бессильны.

— Что, шаман один сильный? — беззастенчиво спросил Хорхой.

— Зачем так полярно противоположно ставить вопросы? Мы всегда считали шаманов и считаем своими врагами, они мешают нам работать.

— Я им покажу, как мешать, — пообещал Хорхой.

Возвратился Шатохин с большой десятилинейной лампой. Все вошли в фанзу, зажгли лампу. В фанзе находилось около десятка мужчин и женщин — родственников и соседей. Люди зажмурились от яркого света. Роженица лежала у двери на наскоро сколоченном топчане. Одета как все роженицы, в лохмотья, под ней охапка сухой травы. Шаман сидел на нарах и курил трубку, не обращая внимания на поднявшуюся суету. Доктор попросил всех покинуть фанзу, надел белый халат, вымыл руки и подошел к топчану. Женщина смотрела на него широко открытыми, усталыми и влажными глазами, губы ее были слегка приоткрыты, но не обкусаны, как представлял Кирка. Она тяжело дышала. Бурнакин долго осматривал и ощупывал ее, дал выпить какой-то порошок и отошел. Он не промолвил ни слова. «Хоть бы успокоил», — подумал Кирка. Он с первого взгляда на роженицу понял, что это то самое, о чем говорил Бурнакин, когда фельдшер не в силах что-либо сделать. Бурнакин вымыл руки, снял халат и положил его в портфель. Все он делал медленно, будто нарочно для чего-то растягивая время. Наконец открыл дверь и пригласил в дом Кирилла и его родителей.

— Осмотрели мы, можете шаманить, — сказал он.

Удивленный Кирилл уставился на него застывшими глазами и переспросил хриплым голосом:

— Ты сказал, шаманить можно?

— Да.

Бурнакин перешагнул порог. Кирилл взял за руку Кирку, спросил:

— Что это такое? Почему разрешает?

— Это его спроси. Он доктор…

— Скажи, Кирка, ответь…

Кирка шагнул за порог вслед за Бурнакиным. За ним вышел Кирилл и захлопнул дверь.

— Чего молчите? Говорите!

— Ты охотник, Кирилл, — сказал Бурнакин. — Сам знаешь, когда люди молчанием отвечают.

Бурнакин отвернулся от него и закурил. Кирилл застонал, как тяжелораненый, закрыл лицо обеими ладонями и побрел на берег Амура. Куда он мог пойти со своим горем, если не на Амур?