Эдуард Русаков - Театральный бинокль.

Он всегда все знал наперед. Лишь одного не мог предвидеть — того, что завтра, даже не завтра, а сегодня, сейчас, сразу после рождения ребенка, сразу, сразу, быть может, начнется новая жизнь, и сам он станет, быть может, совсем другим человеком.

Быть может.

Мальчик смотрел на них с любопытством.

— Как вам не надоест? — сердито сказала мама.

— А что? — удивился лейтенант.

— Как — что? Третий день вы за мной ходите, задаете дурацкие вопросы, пристаете к ребенку.

— Ага! Зачем пристаешь к ребенку? — крикнул мальчик и засмеялся. Он думал, что это такая игра. Мальчик был в вельветовых штанишках и шелковой матроске. Для сорок восьмого года такая одежда казалась чуть ли не роскошью. Вельвет мама достала на барахолке, а матроску выкроила из своей старой кофточки. Мальчику было шесть лет.

— Извините, — сказал лейтенант. — Мне просто казалось...

— Что вам казалось? — вспыхнула мама. — Что вам могло казаться? Зачем вы к нам вяжетесь? Парк большой, шли бы на другую аллею... Девушек мало, что ли?

— Мало, — сказал лейтенант.

— Мам, ты его не ругай. Ему просто не с кем играть. Пусть играет со мной. Хочешь? Хочешь?

— Хочу, — сказал лейтенант.

— Ох, господи, — и мама покачала головой. — Ну должны же вы хоть что-то соображать. Ведь я не одна... неловко даже объяснять взрослому человеку.

— Я все понимаю, — сказал лейтенант и протянул к ней руку, но быстро отдернул. — Честное слово, я все понимаю...

— Ага! Ты притворялся! — засмеялся мальчик.

— Костя, отойди в сторону, — приказала мама и строго посмотрела на сына. — Иди поиграй с другими ребятами.

Мальчик обиделся и отошел.

Мама сидела на скамейке. Лейтенант стоял, переминался с ноги на ногу. Мама была в крепдешиновом сиреневом платье с высокими плечиками. Лейтенант был в форме, ему было жарко. Народ прогуливался по аллеям. Где-то недалеко играла музыка, духовой оркестр.

— Ну, что вы стоите? Садитесь, — сказала мама.

— Спасибо, — и лейтенант сел.

Мальчик издали смотрел на них и надеялся, что его позовут.

— Извините, — сказал лейтенант, — у меня такие пыльные сапоги...

— Только не вздумайте их здесь чистить, — усмехнулась мама.

— Пожалуйста, не надо так, — тихо попросил лейтенант.

Мама посмотрела на него и нахмурилась.

— У вас что, какие-то неприятности? — спросила она.

— Нет, все в порядке. Просто мне очень хотелось, чтобы вы оказались доброй... и очень обидно, что это не так.

— Да вы что? — воскликнула мама. — Я вас впервые вижу.

— Нет, вы же сами сказали, что я третий день за вами... и потом не все ли равно: впервые, не впервые?

— Ничего не понимаю. Слышите? Ничего не понимаю!

Лейтенант не ответил.

Подошел мальчик, сел на скамейку рядом с лейтенантом.

— Поговори со мной, — сказал мальчик. — Мама у меня строгая. А ты — поговори со мной.

— Хорошо, — согласился лейтенант.

— Ты был на войне? — спросил мальчик.

— Был, но недолго. Меня только в конце войны призвали.

— Сколько ты убил немцев?

— Не знаю. Я служил в артиллерии. Наверное, много.

— А ордена у тебя есть?

— Есть, один. И медали есть.

— Покажешь?

— Покажу, в следующий раз.

— Следующего раза не будет, — сказала мама.

— Пожалуйста, помолчите, — попросил лейтенант.

— Что-о? — удивилась мама.

— Слушай, слушай! — обрадовался вдруг мальчик, — я придумал! Мы пойдем с тобой в тир, ты научишь меня стрелять.

— Хорошо, — кивнул лейтенант.

— Пошли сейчас?

Лейтенант улыбнулся, пожал плечами, растерянно посмотрел на маму. Он был молодой и странный лейтенант, он часто щурил глаза и морщил лоб.

— Ну, что же ты? — и мальчик вскочил со скамейки, и потянул его за собой. — Пошли! Пошли в тир! Ты же обещал!

— Подожди, не надо спешить, — и лейтенант снова посмотрел на маму. — Сядь, пожалуйста. Видишь, мама на нас сердится. В тир сходим позже... Ты никогда не был в тире?

— Был, один раз. Вместе с папой. Он обещал еще со мной пойти... обещал — научить... — и мальчик замялся.

— А где твой папа?

— Это военная тайна, — загадочно сказал мальчик. — Мой папа — японский шпион. Понял?

— Понял, — сказал лейтенант и приложил палец к губам. — Тс-с-с. Молчу. Военная тайна — все понятно. А хочешь, раскрою тебе свою военную тайну?

— Хочу, — прошептал мальчик.

— Слушай. Знаешь, кто я?

— Кто-о?..

— Я — американский шпион!

— Прекратите! — вмешалась мама. — Костя, замолчи. А вы, товарищ лейтенант, шли бы отсюда подальше.

— Ради бога, извините. Я вовсе не хотел оскорбить вашего мужа. Я ведь просто играл с ребенком...

— Поиграли и хватит. Дело в том, что Костя сказал правду, — и она невесело улыбнулась сжатыми губами. — Наш папа — японский шпион.

— Вы шутите?.. Не понимаю.

— Ох, какой нудный. Вам что — разжевать и в рот положить? Неужели не ясно? Ну, забрали его... Я ждала, ждала... не дождалась. А потом, когда попыталась узнать: за что, почему, — мне сказали: ваш муж — японский шпион. Смешно, правда? Смешно?

Лейтенант побледнел. Он ничего не ответил.

— Вот и все, — сказала мама. — Или вам еще что-нибудь не ясно? Если не ясно, я еще могу объяснить.

Лейтенант отрицательно покачал головой.

— Вот и хорошо. А теперь — отвяжитесь от меня. На вашу кислую физиономию смотреть противно! — и она крикнула: — Слышите? Уходите!

Лейтенант молча кивнул, встал и пошел прочь. Мальчик посмотрел на маму и заплакал.

— Замолчи! — строго сказала мама. — Не смей реветь. Нам с тобой нечего стыдиться. Пусть все уходят. Пусть все молчат. Пусть. Слышишь? Во всех анкетах, всегда и везде — слышишь? — и в школе, и потом, позже, — всегда пиши и говори: мой папа — японский шпион! Я тебе приказываю!

— Да, да, да, — всхлипывая, сказал мальчик.

Лейтенант вернулся.

— Я так не могу, — и он зажмурил глаза, а потом наморщил лоб и тихо повторил: — Я так не могу. Я буду думать о вас. Я не могу. Говорите, что хотите. Не могу уйти, ноги не идут...

— Чего вам надо? — рассердилась мама. — Чего вы хотите?

— Ничего. Я ничего не хочу для себя. Мне просто хочется быть возле вас... понимаете? Мне ничего от вас не надо.

— Это вы сейчас так говорите, — усмехнулась мама. — А два-три дня пройдет — и скажете: надо. Постыдились бы!..

И вдруг мама замолчала, замерла и испуганно посмотрела на лейтенанта.

— Что с вами? — сказала она. — Ну, что вы, ей-богу... не надо, не обижайтесь. Простите меня.

И мама прикоснулась кончиком указательного пальца к щеке лейтенанта. А он — прикрыл глаза.

— Вы представить не можете, — прошептал он, — вы даже не догадываетесь — какая во мне жалость к вам...

— И во мне... — кивнула мама. — Я вас понимаю.

— Правда? Правда? — обрадовался он. — Ведь должен же я быть возле кого-то!.. правильно? Я не хочу быть один. А вы — такая хорошая!