Юрий Теплов - Второй вариант

Мытюрин был на месте. Ответил, как всегда, вежливо и, как всегда, с вопросом:

— Здравствуйте, товарищ подполковник. Сколько кубов?

Давлетова пугала металлическая вежливость начальника, она подчеркивала должностное расстояние, разделявшее их. И в то же время была для него образцом общения с подчиненными. Не отдавая себе в том отчета, он невольно стремился взять такой же тон с окружающими. Так уж видно ведется, что человек обязательно хочет быть похожим на кого-то, чаще всего на того, кто стоят над ним, и так же бессознательно копирует не только хорошее, но и дурное.

К разговору с Мытюриным Давлетов всегда готовился загодя, зная, что тот любит конкретные и лаконичные доклады. И теперь назвал без запинки общую, в целом благополучную цифру и отдельно — по каждому землеройному комплексу.

— Что с Коротеевым, товарищ Давлетов? — спросил Мытюрин. — Почему вот уже второй месяц он еле-еле сводит концы с концами?

— Техника износилась, — замирая, ответил Давлетов.

— Еще не подошли сроки, чтоб износиться.

— Он не жалел технику, потому ходил в маяках. Выжимал из нее сверх всяких возможностей.

— А вы куда смотрели?

И опять, замирая, но с той же веселящей злостью, что и в разговоре с Дрыхлиным, Давлетов ответил и сам удивился своему спокойному голосу:

— Туда же, куда и вы. В план.

На том конце провода установилось молчание, что совсем было не в правилах Мытюрина. Затем оно прервалось протяженным и металлическим.

— В пла-ан?

— Так точно.

— А завтра вы не собираетесь выполнять план?

— Собираемся.

— А что думаете делать с техникой Коротеева?

— Дал им команду прекратить работы на трое суток и заняться ремонтом.

— А о запчастях подумали?

— Посоветовал им то же, что и вы мне: «Проявляйте инициативу и используйте местные резервы».

— Какая муха вас сегодня укусила, товарищ Давлетов?

На какое-то мгновение тот смешался, но пересилил себя и даже позволил пошутить, на что никогда бы не решился прежде.

— Бамовская.

— Ну-ну, Халиул Давлетович. План за вас никто выполнять не будет. Сколько за последние три дня отсыпал Синицын?

— Он передислоцируется.

— Он уже передислоцировался. По вашему же донесению.

— Мы сворачиваем работы в сторону Юмурчена.

— Я не шучу, товарищ Давлетов.

— Я тоже не шучу.

— Как понять ваши слова?

— Мы нашли прямую и можем выйти на Эльгу кратчайшим путем.

— Что за прямая, Давлетов? Откуда она взялась?

— На карте распадок не просматривается. Но старший лейтенант Савин прошел по нему. Распадок подходит по всем параметрам.

— Сомнительно это все и скоропалительно, И вообще, я вас не узнаю, Халиул Давлетович.

Опять на том конце провода возникла пауза, и у Давлетова появилось такое же ощущение, как много лет назад, когда он строил свой злополучный мост и шел утром на объект с желанием удивить, сказать о себе вслух, громко, чтобы все почувствовали, что он что-то стоит и что-то значит. И сразу в нем что-то тоненько заныло, рождая неуверенность и плохое предчувствие. Телефонное молчание начало давить на него. И он не выдержал, произнес:

— Прошу вашей санкции на мое решение.

— Никакой санкции не будет. Вы — руководитель, вы и решайте. И отвечаете вы. Гипротранс поставили в известность?

— Никак нет.

— Вдвойне легкомысленно поступили.

— Я только что собирался звонить...

— Не надо никуда звонить. Здесь находится автор проекта. Уже собирается улетать. Я сообщу ему. И имейте в виду, полугодовой план за вами. С вас его никто не снимет, — не прощаясь, положил трубку.

Давлетов, наверное, впервые почувствовал, что в кабинете жарко. Он никогда не открывал форточки, и его стараниями теплотрассу утеплили сверх всякой меры. В других бамовских поселках было известно, что здесь самые теплые дома. И все, кто жил в них, тоже это знали и с гордостью говорили об этом. Только никто не связывал зимнее тепло с фамилией Давлетова, думали, так оно и положено, думали, повезло. Просто Давлетов намерзся за свою долгую службу. Бывало, что всей семьей укладывались на ночь на одну кровать, в шубах, в шапках и валенках, укрываясь двумя ватными одеялами. Это когда теплотрассу сдавали с браком, и она выходила из строя, не выдержав сибирских холодов. И для себя он решил когда-то, что тепло на северных стройках — это все. Скрепя сердце и с полным сознанием своей правоты подписал акт на списание пришедшего в негодность утеплителя, хотя он пошел на двойную обкладку теплотрассы.

Давлетов распахнул форточку и встал перед нею, вдыхая морозный воздух. Почувствовал себя разбитым и уставшим. Присесть бы, отдохнуть бы — некогда и некуда. Будто свернул на незнакомую тропу, чтобы сократить путь. А она оказалась на плывуне — зыбкой и ненадежной. Ходят по ней, конечно. Но ведь бывает, что и проваливаются.

Он не понял, как отнесся Мытюрин к его решению. Раньше всегда было проще: дают команды — выполняет. И сам того же требовал от подчиненных. Только с Савиным не получалось. Чуть ли не с первого дня учуял он внутреннее сопротивление в нем, скрытое несогласие с тем, что говорил Давлетов, хотя и не выраженное поначалу внешне. И чувствовал, что это — до поры до времени, что выскажется Савин наособицу, как поднакопит убежденности. Так и случилось, когда он впервые выехал на трассу к Коротееву.

Все в жизни завязано, затянуто в один узел. Может, и Коротеев был прав в чем-то. Кому-то надо было на первых порах показать потолок, осветить его, как маяком, чтобы потянулись на этот свет другие... Думая так, Давлетов оправдывал себя, потому что знал: по большому счету не прав. А к Савину притерпелся. Даже стал ждать от него чего-то непривычного, смирившись с этим, потому как решил, что у него светлая голова. И вот сам сейчас разговаривал с Мытюриным так же, как и Савин с ним, с Давлетовым. Вроде бы тоже превратился в такого же мальчишку без оглядки, лишенного каких-либо житейских соображений. Разговаривал, переламывая себя, вопреки себе и с загадом наперед.

И Коротеев, и Синицын сегодня бездельничали. В этом сказалась половинчатость решения Давлетова. Только в ходе разговора с Мытюриным он понял, как надо было поступить: Синицыну начинать отсыпку немедленно, а Коротееву выходить на Эльгу и не мешкая разворачивать работы, чтобы идти навстречу Синицыну.

Давлетов снял телефонную трубку, связывающую его с радиостанцией. Услышал:

— У аппарата прапорщик Волк.

Давлетов представил цыганистого чернокучерявого Волка, расторопного и нахального, умеющего не только петь и играть на гитаре, но и сутками работать. Представил и сказал:

— Я иду к вам. На связь Коротеева и Синицына. Срочно!

— Будет сделано! — весело ответил прапорщик, и Давлетов точно знал, что с тем и другим связь будет обязательно, в противном случае Волк стал бы Красной -Шапочкой.