Юрий Теплов - Второй вариант

И еще одна дума сидела занозой в сердце Давлетова. С внутренней обидой он воспринял когда-то переименование города Сталинграда. Имелась у него к тому своя личная причина. Под Сталинградом легли в курган его отец — табунщик Давлет и старший брат Фарид. Да и судьба самого Халиула Давлетовича тоже косвенно соприкоснулась с городом на Волге. Он строит БАМ, который внес свою лепту в ту большую битву. Рельсы старого БАМа, а они уже были в ту пору проложены на небольшом участке, легли в сорок втором в Саратовскую рокадную дорогу и приняли на себя грузы, идущие к защитникам Сталинграда. Саратовскую рокаду в самый короткий срок построили военные железнодорожники.

Сложный материал — люди, в этом Давлетов давно убедился. Настолько сложный, что легче легкого заплутаться, принять одного человека за другого, спутать больного делом — с демагогом, одержимого — с показушным.

Бесстрастный внешне Давлетов внутренне всегда восхищался одержимыми людьми. Но, видно, не было в его характере одержимости, или, не разбуженная никем, она так и скончалась во сне. Он был просто трудягой. И теперь отдавал себе отчет, что был робким трудягой, с оглядкой направо, налево, наверх. И собственное мнение всегда приспосабливал к чужому, даже приличную формулу нашел для оправдания своих поступков: проявлять инициативу в рамках указания.

А указания и распоряжения бывают разные. Вот и Мытюрин сегодня распорядился. Не по-умному, не по-государственному. А почему? Неужели только из-за приятельства? Скорее всего, от сложностей ушел, от лишнего груза на свои плечи...

Сверяба топтался рядом, сочувствуя и сопереживая. И лицо его было участливо-печальным. Вздохом ответил на вздох Давлетова, сказал:

— Я пойду, Халиул Давлетович. Сосну минуток сто. Всю ночь с «Катерпиллером» маялся.

Эти слова вернули Давлетова в привычный круг забот. Снова он стал невозмутимым и неприступным. Осведомился:

— Что с «Катерпиллером»?

— Порядок.

— А бэтээски?

— Три сделали.

— Три — это уже можно бурить. Отдыхайте, товарищ Сверяба.

Давлетов еще постоял некоторое время в задумчивости, некстати вспомнил о жене, которая просила прийти сегодня пораньше: что-то ей понадобилось передвинуть или перевесить в квартире. Потом сел в машину, сказал водителю:

— На радиостанцию.

Цыганистый прапорщик Волк встретил его в готовности:

— Кого прикажете?

— Обоих.

Переговорив с Синицыным и одобрив его решение продолжать работы в направлении Эльги, он переключился на Коротеева:

— Доложите о готовности к перемещению.

— Готов, — донесся из эфира его бас.

— Двигайтесь не на Юмурчен, а на Эльгу.

— Не понял, товарищ Первый. Здесь был Мытюрин и велел...

— Устав знаете? — перебил его Давлетов.

— Так точно.

— Выполняйте последнее приказание.

— Есть, — с некоторой задержкой и явным неудовольствием ответил тот.

— Из трех исправных бэтээсок две передайте Синицыну.

— Почему я их должен передать? — возмущенно пророкотал Коротеев.

— У него скальный грунт.

— У меня тоже потом может быть скальный грунт.

— Понимаю вас, товарищ Коротеев. В таком случае на речной карьер пойдет Синицын, а вы будете работать на скале.

— Есть, передать Синицыну две бэтээски, — свирепо согласился Коротеев, и Давлетов представил, как тот костерит на все лады и его, и соседа, и эти выслужившие все сроки бурильные станки, которые даже Сверяба с таким трудом поставил на ноги.

Мытюрин позвонил тем же вечером, ближе к ночи. Спросил:

— Вам передал мое распоряжение Сверяба?

— Так точно.

— Старшему лейтенанту объяснили?

— Никак нет.

— Объясните. И давайте план. Вы заинтересованы в нем, как никогда. Лично. Поняли меня?

— Так точно.

— Спокойной ночи.

Положил трубку, ничего не объяснив, не поинтересовавшись его мнением на этот счет. Давлетов же, отвечая по привычке «так точно», уже знал, что поступит по-своему, что не отменит своего решения. Хотя прекрасно понял и про план, и про личную заинтересованность — Мытюрин явно намекнул про третью звезду на погоны. Но в Давлетове вскипело упрямство, какого он давно не помнил. Неожиданно для себя он почувствовал после звонка начальника облегчение. Не то чтобы сбросил с плеч озабоченность и беспокойство, они по-прежнему давили, но груз стал словно бы полегче. Так, наверное, бывает, когда человек отбрасывает сомнения, когда, решившись на трудный путь, делает первые шаги. И чем дальше уходит от перекрестка, тем свободнее ему дышится.

Через день, едва дождавшись возвращения геодезистов и буровиков, посланных на Эльгу, Давлетов подписал оформленное Савиным рацпредложение. Прямая превзошла все ожидания. Можно сказать, была даже идеальной в смысле условий работы. Хоть она и не выходила из зоны вечной мерзлоты, но наледей и ледовых пустот на ней не было. И места карьеров будто специально подготовлены. Трудной была только полускальная выемка у вертолетной площадки, куда Давлетов посадил землеройный комплекс Синицына.

Подписал Давлетов оба экземпляра и отправил. Один — Мытюрину, другой — в Гипротранс. Что будет, то и будет.

Однако все до странности было тихо и спокойно. Словно, позвонив, Мытюрин лишь отдал дань необходимости, и теперь его совсем не интересовало, как станут развиваться события дальше. Может быть, и на самом деле не интересовало? Оправдался звонком перед Прокопчуком и посчитал достаточным?

Ох, как хотелось Давлетову верить в это!.. Дни проходили в горячечной работе, будто люди торопились дата задел побольше, чтобы не остановили потом. Синицын уже начал сыпать землю в основную трассу. Правда сменные задания выполнял едва-едва, с большой натугой. Но в начале работ на новых объектах цифры у него всегда были хилыми.

Коротеев перебазировался, сообщил, что ставит палатки, и попросил для этого неделю. Давлетов дал три дня, включая выходной. Он понимал, что у Коротеева участок полегче: оба карьера речные. А план такой же, как у Синицына.

Давлетов сознательно так распределил объекты, зная, что техника у Коротеева на ладан дышит. И поставить его на выемку вместо Синицына — значит заранее обречь на невыполнение плана. Теперь Коротеев конечно же опередит его. И, несмотря на все растущую симпатию к Синицыну, Давлетов будет выговаривать ему и ставить в пример неистового Коротеева, хотя надо бы наоборот. Но арифметика — наука точная, и цифры — вещь конкретная и абсолютная.

Может, и сойдет так, думал Давлетов, закончится тихо и по-хорошему. Победителей же, как известно, не судят. Тогда будет и оркестр, и честь по заслугам, и третья звезда на погоны, и праздничные пироги, на которые Райхан большая мастерица. Очень надеялся Давлетов на такой исход, но предчувствие — да какое там предчувствие! — жизненный опыт подсказывал, что не обойдется. Мытюрин не из тех, кто терпит, когда ему перечат.