Юрий Теплов - Второй вариант

Ночь лежала тихая и невесомая. В эту тишину вписались ворчанье речки, прыгающей по камням, запах осенней травы и яркий серп полумесяца.

Не спал и комбат Гузачев. Он понимал, что непросто командовать батальоном после Аушева, что перед подчиненными тоже иногда приходится держать экзамен, который для него уже начался. Вспоминал напутствие начальника штаба полка, бесшабашного, отчаянного, но расчетливого в боевой обстановке майора Георгия Крамаренко:

— Людей береги, — говорил он. — Лихачить и дурак может. Умей по-умному все взвесить и распорядиться...

Думал Гузачев и о том, что повезло ему с заместителем по политчасти: и людей знает, и вынослив, как скалолаз... И жалел о том, что уходит начальник штаба, уже есть приказ о новом назначении Адама Аушева...

Внизу билась о камни сердитая река, которую предстояло форсировать.

«Дурная река, — думал прапорщик Сорокопуд, — то ли дело днепровские Самара и Орель: спокойные, тихие, луга вокруг и ромашки на берегу...»

И Гасанов вспомнил свою Куру, к излучине которой прижался городишко Али-Байрамлы, где он родился и вырос и где бывал теперь лишь редкими наездами. У Куры нрав покруче, чем у этой речушки. Кура — река загадочная, недаром ее Лермонтов воспел... Представил выщербленные ступени старинного монастыря Джвари, откуда бежал лермонтовский Мцыри. Если взглянуть со скалы вниз, туда, где сливаются Арагви и Кура, можно увидеть две струи в одном русле, светлую и темную. И только попав в теснину между скал, они перемешиваются, сплетаются и бегут к Каспийскому морю... Память, как вязальные спицы, одну петлю цепляет за другую. Убежала когда-то давным-давно Кура из своего прежнего русла, оставив потомкам в наследство береговую скалу. Одно лето их рота отрабатывала на ней элементы горной подготовки. Как-то после занятий пошли они с командирам по обрыву бывшего берега и обнаружили древнее пещерное поселение. А в самой большой пещере увидели на стенах уже полуобвалившиеся цветные фрески на библейские сюжеты. Кто жил в том селении, чья рука разжигала пещерный очаг, какой творец расписывал стены, рассчитывая на вечность?..

Вечность поглощала часы и минуты, приближая рассвет и первый шаг в завтрашний день. В половине третьего все пришло в движение. Вполголоса отдавались команды, вполголоса звучали доклады. Наконец взревели двигатели, и форсирование реки началось.

Они уходили в рассвет с верой в свое солдатское дело. С неразлучным своим пулеметом шагал рядовой Андрей Аксютин. Улыбаясь, оглянулся в последний раз на место ночлега не ведающий своей завтрашней судьбы сержант Александр Попов. Нес в вещмешке тетрадку с так и не увидевшими свет стихами стройный, как лозинка, рядовой Хайдаров — Хайдарчик.

Никто из них не знал, что в это самое время спускается по тропам одна из душманских банд, которую ведет Пегобородый, чтобы напасть на мирный кишлак в час утреннего намаза. Об этом нападении сообщит им встретившийся на пути оборванный афганский мальчик. Застынет в дверях крайнего дома капитан Гасанов, увидев обезображенный труп женщины. Наткнется у дымящейся мечети на истекающего кровью крестьянина Хайдарчик...

Но все это случится позже, когда взойдет солнце. И вообще много чего еще произойдет в ближайшее время.

До встречи с афганским мальчиком оставалось два с половиной часа. И три часа — до той минуты, когда Хайдаров, увидевший у мечети окровавленного дехканина, скажет Сорокопуду:

— Смотрите, товарищ прапорщик, тут еще один и как будто еще живой...

Это будут его последние слова...

Вот и все. Одна-единственная ночь, соединявшая людей перед боем. И Новиков подумал, что в жизни все скручено и все относительно, что время, как вода в реке, бежит всегда в одну сторону.

— Погиб Хайдарчик? — спросил Новиков.

— Погиб, — ответил Гасанов.

— А тот дехканин?

— Отправили на вертолете в медицинский батальон.

— Выжил?

— Не знаю...

Они сидели за ужином в маленькой комнате сборно-щитового общежития. Ели кашу с тушенкой и пили квас под названием «Кишмиш». С особым любопытством Новиков приглядывался к начальнику штаба полка — майору Георгию Крамаренко. Он уже был наслышан о Жоре, как его звали за глаза в полку и офицеры, и солдаты. Наслышан о том, что в атаку Жора ходил начищенный и наглаженный, автомат — в одной руке, сигарета — в другой, заговоренный от пули-дуры, ни разу ей не поклонившийся.

Новиков ждал от него какого-нибудь захватывающего рассказа о боевых делах, но разговор крутился, как это бывает в мужской компании, вокруг женщин. И Новикову на миг показалось, что все мирно на этой земле, нет ни раненых, ни убитых. И, словно в ответ на эту мысль, где-то рядом глухо ухнул взрыв. Новиков тревожно обвел всех глазами. Подполковник Комаров попросил Гасанова:

— Узнай, не зацепило ли кого.

А Жора Крамаренко, налив в стакан кишмишевого квасу, потянулся за гитарой и сказал:

— Душманы мину пальнули, — и стал тихонечко подстраивать гитару. Без перебора, одними лишь ударами по струнам, взял несколько аккордов и запел:

Новиков давно хотел спросить, не слышали ли они такую песню. Но она объявилась вдруг сама, и жданно, и нежданно для Новикова. И была к месту за этим столом и звучала проникновенно, несмотря на Жорин скрипучий голос.

— Чья песня? — спросил Новиков, когда тот допел.

— Народная.

— В каком полку она родилась, не знаете?

— Не в нашем. Ее ребята привезли вроде бы из Кундуза...

И Новиков подумал, что жизнь сама подсказывает ему ближайший маршрут. Кундуз — название провинции, лежащей за перевалом Саланг, дважды прозвучало за вечер. Значит, надо выбираться завтра туда, с любой оказией...

Оказия подвернулась у десантников.

Итак, оказия. Специфика ее состояла в том, что сорок «Уралов» были загружены рисом, предназначавшимся для жителей кишлаков. Сорок «Уралов» стояли перед шлагбаумом в ожидании, когда по дороге пройдут саперы и дадут свое «добро». И, ожидая этой минуты, Новиков решил обязательно побывать у саперов, которые, как он знал, ошибаются лишь однажды.

Он устроился в командно-штабной машине, рассчитывая быть в курсе всей обстановки, потому что рядом был радист, к которому стекалась вся информация. Начальник автоколонны гвардии подполковник Светов, находившийся в головной машине, предложил Новикову другое место. Тот непонимающе отказался, и тогда Светов вручил ему бронежилет: надевай, и только! И объяснил:

— Душманы тоже соображают. Бьют в первую очередь по рации, чтобы нарушить управление.

Сердечко у Новикова екнуло, но виду не подал, забрался через люк на свое место, позади гвардии капитана Масленникова. Тот командовал разведротой, прикрывающей колонну.