Юрий Теплов - Второй вариант

На другой день Новиков собрался было опять в Кундуз, но в пресс-центре сообщили, что состоится джирга — что-то наподобие съезда раскаявшихся душманов.

А после джирги он встретил человека, который вознамерился отправиться в одну из банд. Не проникнуть, а именно нанести визит вежливости по приглашению самого главаря. Случай был явно неординарным, и Новиков никак не мог его упустить, справедливо полагая, что возвращение в Кундуз и встречу с маленьким Удутом можно отложить на позже.

Человек тот носил офицерскую форму, имел воинское звание. Однако фамилию его Новиков не имел права называть. И, сожалея об этом, придумал ему псевдоним: Цагол-Ахмат.

Встретились они сразу после джирги. С бородой в проседь, с могучим голым черепом и орлиным носом, Цагол-Ахмат был похож на киногероя из фильма времен гражданской войны. Сначала они говорили об обстановке в Афганистане и обычаях этой страны. Цагол-Ахмат оказался и знатоком истории, и знатоком корана, свободно изъяснялся на пушту и фарси. Считал, что душманы, в большинстве своем, — неграмотные верующие люди, которые слепо повинуются воле главаря и призыву муллы.

Еще до того как Новиков встретился с Цагол-Ахматом, коллеги из агентства «Бахтар» дали ему возможность познакомиться с некоторыми материалами, характеризующими обстановку в республике, проливающими свет на истоки контрреволюции, на то, что собой представляли «защитники ислама».

А представляли они довольно пестрый сброд — от пятнадцати до двадцати различных группировок. Одна из самых реакционных — Исламская партия Афганистана, возглавляемая Хекматиаром Гульбеддином, самым ярым противником революционных преобразований. Его конкурент на роль первой контрреволюционной скрипки — «потомок пророка Мухамеда» Сайед Ахмад Гейлани, лидер «Национального фронта исламской революции Афганистана» (НФИРА). Фигурирует еще так называемое «Движение исламской революции в Афганистане» во главе с Мухаммадом Наби, которого Гульбеддин на почве личных распрей обозвал «осквернителем ислама». Есть и другие группировки с громкими названиями и без названий, каждая из которых готова проглотить другую, лишь бы отхватить пожирнее кусок от заокеанского пирога.

Да, именно заокеанский пирог одногодичной стоимостью в сто с лишним миллионов долларов и является той силой, что их объединяет.

Новикову недавно попалась на глаза листовка с портретом Гульбеддина. Чернобородый, с волевым лицом и пронзительными глазами фанатика — так он выглядел на фото, размноженном в его штаб-квартире в Пешаваре. Ему есть отчего фанатично ненавидеть новую власть. Сын помещика и сам помещик (учился на инженерном факультете Кабульского университета), он утратил с Апрельской революцией все привилегии... Гейлани — потомок, как он сам утверждает, очень древнего рода, связанного родственными узами с королевской фамилией, священнослужитель и бизнесмен, имевший ранее в Кабуле автомагазин «Пежо»...

Нет смысла копаться в биографиях всех главарей — все они из клана бывших феодалов, чиновничьей элиты старого режима или наиболее реакционных служителей культа. Но если ранее они и в мыслях не допускали перешагнуть черту, отделяющую их от дехкан, то ныне вынуждены заигрывать с «братьями-мусульманами» и даже привечать тех, кто и при старом режиме промышлял разбоем на караванных тропах. А как же иначе? Главарь без шайки, без подчиненных — пустое место.

А вот о подчиненных, о тех, кто составляет основную массу укрывающихся в горах банд, — разговор особый. Многие из них «мобилизованы» насильно, взяли оружие под угрозой смерти или расправы с родными. Один из взятых в плен душманов, участник джирги Малек-Ага, рассказывал о том, как его бывшие сообщники в кишлаке Джабал-Сараз вырезали семью за то, что мужчины отказались уйти в горы.

Кроме тех, кто стал бандитом по принуждению, немало и таких, кто искренне заблуждается. Исступленная вера в аллаха не позволяет неграмотному крестьянину не откликнуться на призыв муллы истреблять «неверных», то есть тех, кто встал на сторону революции. И даже для людей образованных ломка старых укладов и понятий не проходит бесследно. Где справедливость? Где правда?.. Вот и бродят в потемках, пока не мелькнет для них свет истины. Этим людям, говорил Цагол-Ахмат, надо открыть глаза. Это и непросто, и небезопасно. Но возможно. А значит, игра стоит свеч. И в доказательство поведал Новикову одну быль.

Стоял январь, мягкий и снежный. Погода для душманов — никудышная, горы в такое время для них неприветливы, а снег отчетливо рисует любой след. Несладко приходится Малангу. Наверное, потому пока притих, отсиживается в какой-нибудь норе.

А народ все прибывал, извещенный о митинге. Шли женщины, упрятанные в паранджи, с детьми и без детей, отдельно от них — мужчины. Наметанным глазом Цагол-Ахмат заметил у некоторых из них оружие, скрытое под одеждой. Такое уж время, что оружие может оказаться и у мирного дехканина. А может быть, и не мирного?.. Как их распознать, если на митинг собрались жители четырех кишлаков — Удхейль, Кабильбай, Базухейль и Пули-Санги.

— Товарищи! — начал Цагол-Ахмат, обращаясь к собравшимся. — Граждане! Вы видите, у нас есть сила, — и показал на выстроившийся батальон афганской армии. — Но мы не хотим стрелять. Мы не хотим крови не только вашей, но и ваших родственников, тех, кто скрывается в горах...

Как убедить этих людей, никогда не державших, за редким исключением, в руках газеты, что Саурская [4] Саурская — апрельская. революция свершалась для них? Как донести им слово правды о целях народной власти, если изо дня в день им твердили, что она — порождение шайтана и проклята аллахом?

И он на память стал читать суру из корана, которую можно было истолковать как призыв к человеколюбию. А сам покосился налево, где отдельной кучкой собрались невозмутимые старики. Заметил, что кое-кто из них закивал седой бородой в знак согласия. И тут же наткнулся на взгляд нового человека, незаметно подошедшего к старейшинам и по возрасту совсем неподходящего к их компании. Чернобородый, волосы до плеч, в кожаной куртке, перетянутой ремнями, он весь был увешан оружием. Глядел на Цагол-Ахмата пронзительно и даже с каким-то вызовом: говори, мол, а я послушаю.

И Цагол-Ахмат стал говорить, теперь уже обращаясь только к нему, глаза в глаза. Народ понял, зашелестел шепотом и смолк, когда Цагол-Ахмат начал рассказывать о зверствах, чинимых бандитами, именующими себя «защитниками ислама». Тот человек не выдержал взгляда, повел глазами на людей и вдруг, развернувшись, пошел спокойным шагом с митинга. Возле дувала оглянулся и поднял руку, то ли угрожая, то ли в знак прощания. После митинга Цагол-Ахмат спросил старейшин: