Юрий Теплов - Второй вариант

— Запропал совсем. А тебя тут разыскивают по всему Кабулу. Телефонограмма тебе. У дежурного лежит.

Телефонограмма могла быть только из редакции. «Значит, какое-нибудь срочное задание, — решил Новиков. — Или, не дай бог, отзывают для какого-то дела. А мне надо завтра в Кундуз...» Развернув бланк, он никак не мог вникнуть в текст: «Люблю... целую... ждем...» Телефонограмма была от жены. Наверное, прочитала в газете его первый репортаж из Афганистана, наверное, всплеснула руками и помчалась к главному редактору.

Всегда оно так: чем труднее, тем лучше, чем опаснее, тем дороже. Можно было бы завтра выйти на связь, попросить кого-нибудь из собкоров вызвать по международному Москву. Но времени, как всегда, в обрез. Пока есть возможность, надо заполнять блокнот. Новикова еще ждали маленький Удут и песня «Гранатовый цвет». Спозаранок он собрался на аэродром — там наверняка окажется какая-нибудь воздушная «попутка»...

В этот раз ему не повезло. Одних суток не хватило. Выписался вчера из лазарета Ширахмат, и не стало уже в медбатальоне Удута.

...Накануне в лазарете появился дед мальчика и сказал, что хочет забрать Удута. Внук глядел на него растерянно и качал головой: не хочу. Дед что-то ему говорил, Удут по-взрослому соглашался, а круглые, как вишни, глазенки были заполнены непролившимися слезами.

Последний раз он побрел в солдатскую столовую, а потом убежал прощаться со своими русскими друзьями.

Прощался долго, чуть ли не весь день. К вечеру переоделся в свое. Дед упаковал пошитые Леной Лушниковой вещички. Лицо Удута было грустным и понимающим, как у взрослого человека. Перед тем как им уйти, пришел хирург Ремез с фотоаппаратом, сказал деду:

— Станьте рядом, я вас сфотографирую на память.

Наверное, дед не понял, потому что встал на колени и несколько раз поклонился. А Удут сорвался с места, подбежал к Лене Лушниковой, обхватил ее единственной рукой. Вот тут она не сдержалась, заплакала. И Надя Диденко не сдержалась. Уходил в неизвестную жизнь сын батальона.

Мальчик встал рядом с дедом. Тот приложил руку к сердцу, а Удут поднял вверх свою ручонку, сжатую в кулачок.

Такими и остались на фотографии дед с внуком.

Новиков взял эту фотографию у Ремеза на память. Разглядывал ее и с тревогой думал о том, как сложится судьба мальчика. Где он теперь? Добрались ли они с дедом до своего кишлака? Ведь дорога не спокойна, а душманы вряд ли простят старика за то, что обратился за помощью к шурави. А может быть, все и благополучно выйдет? Вырастет мальчишка, сохранив память о «маме Лене», о светловолосых русских солдатах. Вырастет и, набравшись сил, станет строить новую жизнь на своей измученной родине... По-разному может быть.

Распрощался Новиков с медиками, решив пройти путь от Кундуза до Кабула с автомобилистами. Во-первых, военные водители оказались в Афганистане на самом острие жизни. Потому что нет в стране железных дорог, и все грузы, включая самое необходимое, перевозятся автотранспортом. Во-вторых, дорога в Кабул шла через Саланг, самый высокогорный перевал в мире. Это было интересно само по себе, а кроме того, в песне «Гранатовый цвет» Саланг тоже упоминался.

Но дороги без саперов мертвы. Для того чтобы увидеть, чтобы самому почувствовать, как оживают дороги, свой путь в Кабул Новиков начал с инженерно-саперного батальона.

Дорога пуста в рассветных сумерках и похожа на серую недвижимую ленту среди объемного декорационного полотна, настолько контрастны краски: зеленая трава и коричневые дувалы, совершенно синее небо и темные горы, отбрасывающие густую тень. Дорога и останется безлюдной, пока не пройдут по ней саперы и не объявят: «Мин нет, путь свободен». И так каждое утро.

Вот группа в составе четырех машин двинулась в путь с рассветом. До того Новиков уже успел познакомиться и с механиком-водителем бронетранспортера рядовым Иваном Шрамиковым, которому знакома на дороге каждая заплата, и с веселым пулеметчиком рядовым Владимиром Куриленком, знающим свое оружие, как собственные ладони. Они приглашали его в свою машину. Но Новиков хотел быть все время рядом с лейтенантом Андреем Точкиным, старшим этой саперной группы. Во-первых, потому, что Точкин был личностью в своем роде известной, человек с приключениями. А во-вторых, чтобы все видеть и слышать: и команды, и изменения в обстановке — все исходит от старшего. Потому Новиков устроился рядом с лейтенантом на броне боевой разведывательной дозорной машины, которую мастерски вел рядовой Анатолий Куашев.

Миновали последний пост охранения, вышли на трассу, спешились. И до контрольного диспетчерского пункта двигались со скоростью, которую задавали младший сержант Анатолий Пилюгин и восточноевропейская овчарка по кличке Дина. Они шли впереди, за ними — еще четверо с миноискателями и щупами.

Честно говоря, Новиков не очень был уверен в способности собак отыскивать замаскированные мины, да еще пластмассовые итальянского производства. И даже с сомнением воспринял вчера рассказ старшего лейтенанта Владимира Федорова, знакомившего его со своим «собачьим» хозяйством. А когда рассказывал он о каждой из своих подопечных — о повадках, о характере, о поведении в той или иной обстановке, — он прямо-таки очеловечивал четвероногих. Сообщил, что за прошедший месяц собаки минно-розыскной службы обнаружили пять «TS—6,1» (такую маркировку имеют итальянские противотанковые мины). А всего за прошлый год — тридцать четыре.

Новиков глядел, как неутомимо рыскает Дина, вспомнил свой разговор с Федоровым и все, что рассказывали о нем сослуживцы. И невольно выстраивал его короткую офицерскую биографию.

Старший лейтенант Владимир Федоров.Родился и вырос на Волге в городе Чебоксары. Там сейчас живут его родители — Зинаида Александровна и Александр Никифорович Федоровы. «Будь осторожен, сынок», — писала ему в последнем письме мать.

А саперу и нельзя без осторожности, он, как известно, может ошибиться только раз, Владимир Федоров ни разу не ошибся, хотя приходилось иметь дело и с английскими, и с американскими, и с итальянскими смертоносными изделиями, и с самоделками, и с неуправляемыми фугасами...

Когда Федоров узнал, что его лучший друг старший лейтенант Александр Меньшиков подорвался на мине, сказал, закаменев лицом:

— Не верю. Он жив.

А когда пришло известие, что тот действительно жив, заплакал.

Федорова иногда называют теоретиком, причем без малейшей иронии. Потому что любое практическое дело всегда сначала, с присущими ему спокойствием и рассудительностью, пытается обосновать теоретически.