Вилис Лацис - Семья Зитаров. Том 2

Холодным, враждебным духом повеяло с запада на возвращающихся домой людей.

…В Петрограде нуждающимся беженцам не приходилось долго ломать голову — их заботило одно: скорее бы везли дальше. Богатые днем ходили по рынкам, скупали дорогие меховые шубы, золотые часы, толстые, широкие обручальные кольца, никелированные самовары и другие ценные вещи; вечерами раздумывали, как все это перевезти через границу. Было известно, сколько и каких вещей разрешается каждому вывозить, но это не облегчало их положения: они накупили полную норму того, что разрешено к провозу, а в чулках еще хранились золотые и серебряные деньги. И чем больше их было, тем больше приходилось ломать голову. К счастью, в эшелоне, помимо богатых, были и бедные — они теперь очень пригодились богатым землякам. Во взаимоотношениях беженцев произошла неожиданная метаморфоза: богатые по-братски приходили к бедным, несли им хлеб, масло, мед, мясо и крупу, щедрой рукой оделяя захиревших попутчиков. За это не требовали ничего, только маленькую, необременительную услугу: перевезти через границу кое-что из ценностей. Бренгулис купил Айе Паруп и Зариене роскошные лисьи шубы и дамские золотые часы. Эрнест Зитар тоже получил прекрасные золотые карманные часы. Многие невзрачные, серые беженцы щеголяли в куньих шапках и солидных купеческих шубах. Правда, это было лишь временное великолепие — до Ритупе, не далее, — но разве это уменьшало удовольствие от роскошного наряда? И парадоксально: чем беднее был беженец, тем больше ценили его состоятельные соотечественники, тем большую он мог оказать услугу. Как бы в награду за то, что они так бедны, на них излился теперь дождь радушия — хлеб и колбаса, сало и масло. И лишь теперь выяснилось, какие запасы продуктов таились в мешках земляков в то время, когда у других кровь высыхала в жилах и пепельно-серыми становились от голода лица. Это, конечно, было хорошо, что они отдавали сейчас свои излишки бедным. Но человечнее было бы отдать это им раньше — тогда меньше могил возникло бы у железнодорожного полотна.

Двадцатого ноября беженцы выехали из Петрограда. Все дни, пока поезд стоял здесь, Янка ни разу не видел Лауры. Он не думал о ней. Соленый морской воздух, дыхание большого города, суда и начало новой жизни на время прервали мечты Янки.

В Острове приказали выгрузить из вагонов вещи. Красноармейцы следили, чтобы ничего не прятали в снег. Конфисковали произведения искусства. Искали золото, деньги, драгоценности. Работники таможни рылись и снегу и местами находили завязанные в носовые платки узелки с золотыми пятирублевками. Они делали свою работу спокойно, но обстоятельно и с юмором.

— Смотрите, товарищи, опять курочка золотое яичко снесла, — шутили они, найдя спрятанный в снегу кружочек золота.

— Толковая птица. Такой холод, а они все еще несутся. Наверно, питание хорошее.

— А еще говорят, что в России голодно.

Зитарам нечего было прятать. Эрнест и Карл со спокойной совестью вытряхивали содержимое своих мешочков перед работниками таможни.

И, словно зная, что здесь бесполезно тратить время, таможенники для видимости бегло осмотрели вещи бедных беженцев и разрешили унести их в вагоны. Но когда принялись за осмотр имущества Бренгулиса и других богачей, то ощупывали каждый узелок по три-четыре раза, проверили каждую складку одежды. И небезуспешно. Зажиточные земляки, побагровев, смотрели, как таможенники вытаскивали из разных тайников то драгоценные перстни, то золотые часы, то броши, медальоны и кружочки золотых денег. Каким образом эти драгоценности очутились там, они, право, не знали. Бренгулис сопел и фыркал носом, но объяснить работникам таможни, где он приобрел эти ценности и почему положил среди ненужного хлама, был не в состоянии — у этого дяди что-то произошло с памятью.

Когда весь эшелон был проверен и вещи сложены обратно в вагоны, в каждом из них оставили по одному человеку, а остальных повели в таможню — для проверки документов и денежных запасов отъезжающих. И опять некоторым видным землякам пришлось расстаться с солидными пачками советских денег, спрятанных в карманы брюк и пиджаков.

Поезд простоял в Острове ночь, а на следующий день отправился дальше. В одиннадцать часов переехали границу. Паровоз убавил скорость. На границе соскочили с поезда сопровождавшие его красноармейцы.

На станции Ритупе беженцы пересели в латвийские вагоны, и вскоре их повезли дальше, в Резекне.

Обнесенный высоким проволочным заграждением, охраняемый вооруженными солдатами, широко раскинулся карантин для беженцев на окраине Резекне. Ближе к воротам находилась большая баня с дезинфекционными камерами. Дальше дорога шла мимо здания канцелярии, кухни, амбулатории и других помещений к низким одноэтажным баракам, где беженцы жили положенный срок.

В первую ночь приезжих поместили в каком-то временном жилье, где было два ряда нар. Наутро, сразу после завтрака, всех отправили в баню; беженцы прихватили с собой для дезинфекции белье, верхнюю одежду и постельные принадлежности. Горячий воздух камер покончил с насекомыми. После бани беженцам предложили перебраться в другие бараки. Теперь на нарах не видно было никого, кто бы чесался или искал насекомых. Если же кто и делал это, то просто по привычке.

— Как будто чего-то не хватает, — шутили они. — Кто нас теперь по утрам, будить станет?

Заботиться о пробуждении им не пришлось. Этим занимались крикливые нервные молодые люди в маленьких шляпах «тип-топ» и белых воротничках. У них у всех были одинаковые шляпы, у одних серые, у других зеленые, одинаковые воротнички, черные ботинки с блестящими черными калошами и одинаковые, пронзительно-сердитые голоса.

Одного такого молодчика, без причины накричавшего, Карл Зитар послал к черту и этим нажил себе большие неприятности. Молодчик, правда, перестал кричать, но, вытаращив глаза на дерзкого смельчака, спросил, как его зовут. Вскоре Карла вызвали в карантинное бюро, в комиссию по освобождению.

— Почему вы держите себя так дерзко с нашими работниками? — спросил Карла один из чиновников.

— Дерзко? — удивился Карл. — Да он же и есть самый дерзкий тип, какого мне когда-либо приходилось видеть. Он не умеет разговаривать по-человечески и кричит, как на собак. Разве мы виноваты, что у него слабые нервы и неприятная работа? И почему он так кричит? Мы ему ничего плохого не сделали и не собираемся делать.

— Ах, вот как? — усмехнулся чиновник. — Вам здесь не нравится? Здесь для вас не рай? Хорошо, мы это учтем. Можете идти.

Карл возвратился в барак и весь день был мрачен.

Каждые полчаса в бараке появлялся кто-либо из служащих карантина — большая часть из них были явными шпиками охранки. В красивых полушубках с пышными воротниками, блестящих кавалерийских сапогах и шляпах, они шныряли из барака в барак, исподтишка наблюдая за приезжими. Время от времени некоторых беженцев вызывали и уводили на допрос. Иногда кто-нибудь из зажиточных земляков о чем-то шептался с чиновниками карантина или в сумерках незаметно пробирался в пункт охранки и информировал работников о деятельности спутников в Советской России и теперешних их настроениях.