Федор Кнорре - Рассвет в декабре

Его потянуло пойти в тюрьму — посмотреть, не забыли ли там какого-нибудь бедняка выпустить на волю.

Ворота были распахнуты настежь, и Король прошел через тюремный двор, освещенный луной, мимо пустой каморки привратника и очутился в длинном каменном коридоре с коваными железными дверями. Он наугад вошел в одну из темниц. Хотя на дворе было лето, тут было холодно, и сырые стены были исцарапаны чьими-то проклятьями, мольбами, кривыми рисунками узников, но больше всего просто именами, именами…

И тоска Короля все увеличивалась, он потерял счет времени и очнулся, только услышав, как с грохотом захлопнулась железная дверь и проскрежетал тяжелый засов. Кто-то запер снаружи дверь.

— Перестаньте дурачиться! — сердито крикнул Король. — Кто там балуется с дверью!.. Слышите? Тут человек!

В ответ он услышал довольный смешок.

— А мы тут скотины и не держим, здесь не конюшня, братец! — сказал голос за дверью и тихонько забормотал: — Ладно, что хоть один да остался у меня. Все-таки я при деле! А то кто станет держать тюремщика при пустой тюрьме!

— Отвори сейчас же, скотина! — крикнул Король. — Я тебе приказываю!

— Приказывай мокрицам, они тут остаются в полном твоем распоряжении. Завтра принесу тебе твою порцию хлеба.

Сколько Король ни кричал, сколько ни колотил руками, ногами и грудью о железную дверь, ему больше никто не ответил.

Наконец Король обессилел, затих и даже успокоился.

«К утру меня хватятся в замке и, конечно, найдут, — подумал он. — В конце концов, это даже справедливо, что мне придется провести тут ночь».

Он опустился на грязную солому и, хотя ночь еще только начиналась, стал дожидаться утра, прислушиваясь к звукам веселой музыки и крикам праздничной толпы на улицах.

Слабый ветерок вдувал в пустое каменное окно, сквозь решетку, едва слышный запах цветущей липы, и Король стал вспоминать прожитую жизнь, перелистывая ее, точно странички книжки с картинками. Они так и мелькали перед ним: зеленые… белые-зеленые… белые… каждая прожитая им снежная зима и каждое жаркое цветущее лето.

Он вспомнил, что уже стар, кончается его королевская жизнь и скоро кончится совсем, и, наверное, никто не заметит никакой перемены, когда на еще теплое сиденье его трона залезет и усядется какой-нибудь его двоюродный герцог.

Когда ему прежде случалось задумываться над своей жизнью, она представлялась ему всегда бесконечно длинной дорогой, которая, убегая от дома, поднимается на зеленые холмы, спускается в долины по склонам, поросшим диким шиповником, проходит мимо виноградников и старых зубчатых башен, через гремучие ручьи и открытыми полями уходит в заманчивую бесконечную даль… Теперь впереди, закрывая горизонт, поднимался крутой склон, на который у него уже не хватало сил взобраться.

Вдруг он услышал, что кто-то постукивает снаружи по прутьям решетки.

— Эй, узничек!.. Кто тут есть? — звал тоненький голосок. — Подойди поближе! На, возьми!

Король подошел к окошку и, задрав голову, увидел над собой у высокого окна девочку, присевшую на корточки. Она перестала стучать по решетке и просунула сквозь нее завернутый в тряпочку кулечек.

— Что это такое? — удивленно спросил Король и, поднявшись на цыпочки, потянулся и взял кулечек.

— А ты посмотри: ахнешь! — сказала девочка. — Кусок пирога прямо с королевского стола. Шучу, думаешь? С королевского! Мне поваренок дал!

Король узнал ее тоненький, пронзительный голосок.

— Так это ты пела во дворе замка?

— А кто же еще! Я в десяти местах сегодня пела! Ешь! Очень грустно тебе там сидеть?

— Да, девочка, — сказал Король. — Тут невесело. Знаешь что? Сделай, что я попрошу. Я тебя щедро награжу!

Девочка засмеялась:

— А чем? Может быть, ты наградишь меня куском моего пирога?

Король опомнился и сказал:

— Да, ты права, сейчас у меня ничего нет.

— Неужто? А вчера-то небось был полный карман серебряных монет? Чудак ты, узничек! Ну, выкладывай, что ты хотел просить.

— Добеги до замка, девочка, и скажи, чтобы в тюрьму поскорей пришел кто-нибудь из министров. Скажи, что его требует Король!

— Так и разбежалась, — сказала девочка, — За это знаешь как меня стукнут по затылку, да еще поддадут метлой! Глупенькие шуточки ты шутишь, чудачок узничек! Ну, я пошла! Прощай!

— Постой минутку, ну, не ходи к министрам, найди попросту Верного слугу Короля и скажи ему: «В тюрьме тебя ждет человек, который обменялся с тобой штанами». Он все сразу поймет.

— Ах, штанами? Ну, обязательно так прямо и передам! — И быстро убежала, потому что ей стало жалко узничка, который порет такую чушь, свихнувшись от сидения в темнице.

Он развернул тряпочку и отломил кусочек пирога с его собственного стола, и странно было, что его подала ему девочка в рваной юбчонке — из милости.

Тут Король услышал тонкий писк и увидел, что прямо перед ним на полу сидят на задних лапках три мышонка, смотрят на пирог и нетерпеливо пищат.

— Ах, вот оно что! — сказал Король. — Вы тоже привыкли, чтоб с вами делились? Что ж, вполне справедливо: девочка поделилась со мной, и я должен поделиться с вами! — Он отломил и положил перед каждым мышонком по кусочку пирога. Мышата понюхали сперва недоверчиво, они ведь никогда еще не пробовали пирогов, не то что королевских, а даже и обыкновенных, а потом, разнюхав, вцепились сразу обеими лапками и начали уплетать.

Король за ними наблюдал, пока они не кончили еду, а потом отдал им весь остаток пирога. Мышата подхватили кто сколько мог поднять и радостно поволокли куда-то в норки.

Мышата убежали, и Король остался опять один на всем белом свете.

И он снова почувствовал, что, кажется, скоро умрет, что он уже стар и очень устал.

Он сидел, прислонившись к сырой каменной стене, на гнилой соломе. Сквозь тюремную решетку светила луна, а тень решетки лежала в ярком лунном пятне на другой стене, так что казалось: в тюрьме два окна и две решетки — железная и лунная.

Он не очень удивился, увидев в пустом окне черный силуэт кого-то с долговязыми лапками, и узнал знакомого кузнечика. И сразу же в тюремную сырость дохнуло запахом цветущей липы.

— Я умираю, кузнечик, — тихо сказал Король. — Спасибо, что ты меня навестил. Не думай, что я жалуюсь, что умру в тюрьме. В конце концов, тут умереть можно ничем не хуже, чем в золотой постели под балдахином. И здесь на стене нацарапаны имена многих людей, с которыми я дружил и перед которыми был виноват.

Кузнечик слушал очень внимательно, смышлено поглядывая с высоты окошка вниз на тюремную подстилку, где сидел Король.

Королю еще раз в жизни стало нестерпимо больно: он вспомнил, чьи имена нацарапаны на стене, и сердце сжалось от сочувствия и жалости к ним и от горечи вины перед ними, и он заплакал, совсем позабыв о себе. Лунные лучи задрожали, потянулись радугами и расплылись у него в глазах, так что он не сразу даже заметил, как кузнечик преспокойно вскочил и начал спускаться в темницу прямо по лунному лучу, упирающемуся в пол. Добравшись до полдороги, кузнечик остановился и поманил к себе лапкой Короля.