Сергей Антонов - Овраги

Секретарь ячейки размашисто перекрестился и приподнял занавеску над печью. Митя чихнул.

— Будь наркомздрав! — крикнул Емельян и осекся.

— Не тревожь его, — попросил Роман Гаврилович. — Пускай спит.

— Да он не спит! Он, я так считаю, без памяти. Бредит… Чем бы его укрыть потеплей!

Не успел Роман Гаврилович подняться, Катерина вынесла из-за загородки одеяло. Была она босая, в юбке и в ночной рубашке из грубого холста.

— Ты почему здесь? — выпучил на нее глаза Емельян.

— А иди ты… — отмахнулась она и полезла к Мите. — Батюшки! Вот беда-то! Хоть бы валенки с него скинули! Роман Гаврилович, градусник у нас есть?

— У кого это «у нас»? — сразу засек Емельян.

— Не зевай попусту, — обратилась она к нему. — Ступай к Парамоновне. Возьми порошки — аспирин, сушеного донника, меду и градусник. Скажи, утром рассчитаемся. Роман Гаврилович, бери топор, добывай где хошь жердины. Топить нечем. Юрий Палыч, подмогните. Знаю, вы на меня серчаете. Возьмите с койки подушку. Осторожней. Под подушкой наган. Заткните подушкой окошко. А стеганку я надену.

Роман Гаврилович взял топор и спросил:

— Гнедок у крыльца?

— У крыльца, — отвечал Емельян.

— Давай к Парамоновне! Верхом!

— А палочку начислите? — съехидничал Емельян.

— Начислим. Скачи.

Они вышли.

— Я все ваши разговоры слышала, — сказала Катерина агенту, — а вы кидаетесь на Чугуева. Да я Федота Федотыча с малолетства знаю. Он меня из детприемника взял, одел, выкормил и к труду приспособил. Разве стал бы он Макуна или кого другого на мокрое дело заманывать? Да он всей Сядемке отец был. Поглядели бы, как бабы ревели, когда его, ровно разбойника, с милицией из родного гнезда выпроваживали. Не дали хлеб из печи вынуть, бессовестные…

— В вашем положении о совести рассуждать рискованно, Катерина Васильевна, — вежливо предупредил Юрий Павлович. — А марать органы не позволим.

— Да кто это марает? Я? — даже при свете коптилки можно было заметить, как почернели глаза Катерины. — Меня хороший человек приветил, и я радуюсь, вот какое мое положение. А вот ваше положение, Юрий Павлович, разрешите уточнить. Чего это вы в Хороводы зачастили? По оперативному заданию? Всем известно, что ты человек секретный и работа у тебя секретная. А бабы все ж выведали, что оперативные задания ты выполняешь на Тамаркиной койке, при задутой лампе. И это при живой жене, которая пончики тебе печет и в портфель закладывает. Не совестно? У Тамарки муж в армии, ребятенок малый, а ты его в ноги кладешь, а сам на его место ложишься. Кабы любовь, ладно. А какая между вами любовь? Страхом ты Тамарку на крючке держишь. Вроде бы она гдей-то прибалуху про колхозы запевала. Какая краля была, канареечка, а погляди, куда ты ее затоптал. Замотки твои стирает, ногти тебе обрезает, а реветь ты ей не велишь. Обожди, мужик ейный воротится с армии, он тебе банок наставит. Подумаешь, Гарун Рашид, ногти ему обрезай! Позабыл небось, как в районе меня в ресторан заманывал?

Поначалу агент пытался прервать речь Катерины, однако напор ее был настолько силен, что ему пришлось слушать до тех пор, пока не застонал Митя.

— А ну вас всех, — спохватилась Катерина и пошла по воду.

Юрий Павлович не сразу понял, как ему действовать. Оказывается, его совершенно секретное поведение известно всей округе. Он настолько растерялся, что на время лишился дара речи; пощупал что-то в грудном кармане, отпер портфель, достал папку, вынул чистый лист бумаги и удивленно оглядел его с обеих сторон. Вскоре, однако, взял себя в руки и начал писать через копирку.

Из портфеля выбежал пончик. Юрий Павлович испугался, прикрыл его бумагой, и вовремя.

Вернулся Роман Гаврилович.

Между тем Юрий Павлович дописал последнюю фразу, красиво расписался и предложил:

— Почитай. Здесь в общих чертах изложен моральный облик Суворовой. Читай, читай. Тебя касается.

— Эва, сколько накатал, — сказал Роман Гаврилович. — Да тут не разобрать ничего.

— Действительно, копирка слиняла. Ну хорошо. Руки помыл? Держи первый экземпляр. Не изомни. Пойдет по инстанциям.

— Ну и писатель… Тебе бы в доктора наняться, рецепты выписывать. Ничего не понять. «Будто бы я, — медленно разбирал Роман Гаврилович, — будто бы я разъезжаю по деревням и требую, чтобы местные жители обрезали мне на ногах ногти, и будто бы я покрываю местных жителей, складывающих частушки, выставляющие в ложном виде руководителей партии и правительства, и будто бы…» Ничего не видать. Глаза режет.

— Не имеет значения. Дальше в том же духе. Дочитаешь, подпиши внизу своей рукой — факты изложены верно. И проставь номер партийного билета.

— Разве в такой теми прочитаешь, — Роман Гаврилович наклонился к коптилке и вроде бы невзначай поджег уголок листа.

— Осторожно! — Юрий Павлович вскочил.

Роман Гаврилович помахал листком и бросил шевелящийся пепел на шесток.

— Это что значит? — спросил Юрий Павлович, принимая положение «смирно».

— Сгорела бумажка, — Роман Гаврилович развел руками. — Сгорела, и, как говорится, дыма не осталось. Не огорчайтесь. Вы имеете копию. Подумайте, зачем вам фиксировать свои секретные отношения с женой красноармейца в двух экземплярах?

— Прежде всего не бумажка, а рапорт! Служебный рапорт, товарищ Платонов! Оскорбление сотрудника органов при исполнении служебных обязанностей. Клеветнические измышления…

— Какие же измышления? — не понял Роман Гаврилович. — Пончик налицо.

Юрий Павлович остановил на лице председателя немигающий взгляд.

— Таким образом, вы за Суворову?

— А за кого же?

— А я думал, за Советскую власть. Надеюсь, вы понимаете, что ночлег в вашем доме при создавшейся обстановке отпадает… Придется искать более гостеприимное место.

— В Хороводах? — простодушно спросил Роман Гаврилович.

Юрий Павлович вспыхнул и официально протянул белую руку.

Роман Гаврилович слегка встряхнул вялую кисть, попробовал ее на вес и, когда она удобно легла в его ладони, сладострастно сдавил ее в трубку.

— О-о-о-ой! — вскричал Юрий Павлович и, вероятно, первый раз в жизни заморгал глазами.

Роман Гаврилович с удовольствием выслушал прощальный возглас агента и выпустил на волю его слипшиеся пальцы.

А вскоре прискакал Емельян.

Только вошел, стал оглядываться.

— Где Катерина?

— Много будешь знать, скоро состаришься, — неприветливо откликнулся Роман Гаврилович. Его тревожило хрипловатое дыхание Мити, да и раздражение против агента не улеглось.

— Прими отчет. Лекарство принес, градусник принес. Меда нет. Небось Кабанов съел… А Катерине у меня сюрприз.

Емельян вышел в сени и вернулся с квадратом зеленоватого стекла. Как уже упоминалось, стекло в Сядемке было такой же редкостью, как мотоцикл с коляской, и Роман Гаврилович изумился: