Антонина Коптяева - Дерзание

Легко подтягиваясь на руках, он взлетал на верхнюю полку, брал книгу, только читать не мог: лежал и думал все об одном — о своем приезде в Москву и новой встрече с Варей.

Должно быть, вышел он в родителей однолюбом. Присох сердцем к одной — не оторвешь. Отец с матерью до сих пор не надышатся друг на друга. Значит, есть-таки она, верная любовь до гробовой доски! Но как-то примет его Варя? А скорее всего не примет она его совсем: долгое сватовство — старая изжога. Еще на Севере он ей надоел и вот опять набивается.

«Пошлет она меня к чертям!» — сокрушенно думал Платон. Однако вернуться обратно уже не мог, как не может вернуться снаряд, выпущенный из пушки: великая сила бросила его в необъятное пространство.

Летит поезд через енисейскую тайгу, через обские горы и раздольные степи… Здесь, на великих реках, вскоре вспыхнут огни гигантских гидростанций, и не ревущие паровозы, а электропоезда покатят по сверкающим рельсам от Москвы до тихоокеанского побережья. Какие мощные предприятия возникнут тогда и сколько дела предстоит горному инженеру Логунову! У него просто дух захватывало, когда он думал о завтрашнем дне сибирской земли. Но неужели и завтра он будет так же одинок? Нет, не зря он встретил Варю! Кому, как не ей, жить здесь во время великих перемен? Есть институты, клиники и в сибирских городах, можно и здесь писать диссертации, только бы произошла перемена в ее чувстве, только бы убедилась она, что на Аржанове не сошелся клином белый свет.

В дружеском отношении Вари Логунов никогда не сомневался.

«Да и нравлюсь я ей немножко, — обнадеживал он себя, вспоминая прощание в Сталинграде, когда они стояли в береговой траншее под навесом смертоносного огня. — Не просто жалела она меня тогда!»

А недавно в Москве? Не зря же раскрыла она перед ним все свои терзания. Снова и снова ощущал он, как обнял ее, такую несчастную, такую желанную, и поцеловал. «Не оттолкнула… Значит, я ей не противен. А когда успокоится… не останется же вечной соломенной вдовой!»

Нет, поезд не летит, он просто тащится по своим чугунным колеям! То ли будет, когда появятся электровозы! Но это в следующей пятилетке, а Платону дольше ждать невозможно. Ведь лучшая половина его жизни уже прошла, и если нынче Варя не даст ему никакой надежды, то хоть сразу записывайся в старики. Только совсем не хочется Логунову быть стариком!

Вот и Урал. Южнее Златоуст — стальная колыбель детства Платона. Там все дышит металлом. Там тоже горы… Далеко видна с высот величавого Таганая синяя тайга, богатая заводами и рудниками. Одиннадцать сестер у Логунова: учительницы, агрономы, врачи, металлурги… Восемь уже замуж вышли, и младшие скоро невестами станут. Они и вовсе не засидятся в девках: их сверстники на войне не бывали, есть из кого выбирать. Богатое семейство: целая страна дана девчатам в приданое. Они и разлетелись по всей стране. Племянников и племянниц у Логунова не счесть! Заехать бы домой, полюбоваться на сестренок, родителей обнять. Но дела приняли такой оборот, что каждая минута задержки в пути бьет Платона по нервам.

«Да что же это такое? — вдруг изумился он, опять напирая широким лбом на холодное стекло в коридоре, будто стремился опередить поезд. — Столько людей на свете, и все хотят счастья! К одним оно является само, другие ищут его иногда целую жизнь, ошибаются, плачут и снова ищут. И правильно делают, потому что оно есть, оно обязательно должно быть! Только надо искать его честно».

И опять Логунову становится страшно. «Варенька, неужели ты не примешь меня? Почему долгое сватовство — старая изжога? Разве верная любовь ничего не стоит?» Кто-то со стороны будто шептал в ответ: «Тебе-то верная любовь, а ей надоедная! Мозолишь глаза всю жизнь. Ни гордости, ни самолюбия! Хоть бы просто постыдился!»

Несмотря на эти рассуждения, Логунов по приезде в Москву прямо с поезда отправился в Черемушки.

«И название-то милое!» — сказал он точь-в-точь как его землячка Елена Хижняк. Всю дорогу думая о встрече с Варей, он так и не придумал, с какими словами подойдет к ней. Одно решил твердо: будет жить не в гостинице, а у Елены Денисовны, которая сама предложила ему в письме в случае приезда в Москву остановиться у них. Конечно, он поселится у нее и Наташки ради того, чтобы несколько дней провести под. одной крышей с Варенькой!

Многоэтажный дом в новом, прекрасно отстроенном районе… Вот какие они стали, московские-то окраины, — прямо сказка: широкие улицы, молодые бульвары, замечательные дома…

Черемушки напомнили Логунову Укамчан на охотском побережье, и словно не прошло одиннадцати лет, и как будто Платон Логунов все тот же и Варенька та же. Встретятся они сейчас и увидят: нет ничего, что могло бы еще раз разлучить их.

Воодушевленный такими мыслями, Платон забыл, что в новых больших домах есть лифты, и, легко неся свой чемоданчик и сумку, пошел отмахивать с этажа на этаж. Война пощадила его: он никогда ничем не болел, любил ходить по тайге, лазить по горам, с мальчишеской ловкостью взбирался по лестницам рудника, довольный тем, что опять вернулся к любимому делу, и понятия не имел, что такое одышка. Но вдруг точно сотня сердец забилась в нем сразу, и он остановился на лестнице, громко дыша пересохшим ртом. Где тут Барина квартира?

— Ой! Это вы, Платон Артемович! — зазвенел сверху веселый детский голос.

Логунов вздрогнул. Он не слышал, когда хлопнули дверью, — поднял глаза. На площадке стояла девочка-подросток в зимнем пальто и вязаной шапочке, держа за руку мальчугана в меховой шубке, подпоясанной красным кушаком.

Мальчик тоже сразу узнал гостя и кубарем скатился к нему навстречу с лопаткой в руках.

— Здравствуй! — очень серьезно сказал Логунов, подхватив его, и близко всмотрелся в простодушно-озорные глазенки, продолговатым, чуть раскосым разрезом и непроглядной чернотой напоминающие глаза Вари. Ее сын! Нежность к нему и в то же время обида на Варю овладели Логуновым. Он прижал ребенка к груди, ощутил в ответ крепкое объятие цепких ручонок, и возникшее было недоброе чувство растаяло без следа.

— Мы гулять собрались! — сообщила Наташка, тоже расцеловав Логунова. — А теперь уже не пойдем, — добавила она, но подметила невольное движение Платона и наивно спросила: — Мы вам не помешаем?

— Нет, конечно! — торопливо сказал он, однако так покраснел, вернее, побурел, что девочка в нерешительности остановилась.

— Вы проходите к нам, а мы вернемся через часик, — предложила она. — Мне надо проветриться. А то все сижу да занимаюсь…

— Домой! Я хочу домой! — требовал Мишутка, порываясь опять к Логунову. — Не хочу на улицу! Мне не надо проветриться.

— Пойдем! Пойдем! Пусть тетя Варя отдохнет от тебя немножко, — строго сказала Наташка и бесцеремонно, совсем как взрослая, взяла Мишутку за руку и за воротник шубки и потащила вниз.