Антонина Коптяева - Дерзание

«Нет, я не дала бы оперировать так своего ребенка!» — подумала Варя.

Хуже всего было то, что после резких окриков Ивана Ивановича ей уже не хотелось спорить с ним и терзаться напрасно.

— Сейчас ты посмотришь операцию, а потом я покажу тебе наших выздоравливающих детишек, — сказал через несколько дней Иван Иванович Варе, снова заглянувшей в больницу.

Он был спокоен. Глубокая уверенность звучала в его словах: ведь вот выздоравливают. Сегодня он делает операцию врожденного порока, которая лишь временно облегчает состояние больного, а завтра сделает ее радикально.

— Это родители Лидочки. — Идя с Варей по коридору, Иван Иванович показал глазами на двух людей, сидевших на диване.

— Я уже видела их. Они очень встревожены. Лида у них единственный ребенок. Старший сын… — Варя промолчала, но она не привыкла к недомолвкам и неохотно, явно недовольная собой, договорила: — Погиб недавно — попал под машину.

Вид операционной, обставленной сложнейшими приборами для определения состояния больного, необычен. Целая сеть проводов протянулась по комнате к операционному столу. Вся эта сложная аппаратура уже требует присутствия инженера, помогающего хирургам устранять малейшие неполадки.

А вот и больная, которую внесла палатная сестра… Тщедушное тельце девочки сплошь покрыто синевой, губы почти черные.

— Не плачь, смотри, какую чистую постельку тебе приготовили, — говорила сестра, стараясь высвободиться из цепких ручонок, охвативших ее плечи.

— Я не хочу! Хочу к маме! — со слезами, жалобно просила малютка.

«О ней тоже можно сказать: силком притащили в операционную», — подумали одновременно Варя и Иван Иванович.

Но у хирурга было ясное сознание того, что иначе невозможно, а Варя домыслила: «Если бы я потерпела такое несчастье, как родители Лидочки, я не рискнула бы вторым, последним ребенком».

— Не бойся! — Сестра посадила девочку на стол, сняла с нее рубашку. — Ложись на правый бочок. Смотри, какое колечко на руку наденем, на обе ножки.

Аппарат для дачи наркоза подключен. Ассистент попробовал маску на себе и приложил ее к лицу ребенка.

— Дыши, Лидочка, дыши! Тогда болеть не будешь, — уговаривает сестра.

Иван Иванович в халате и в полотняных чулках поверх ботинок, остановясь чуть в сторонке, наблюдает за подготовкой к операции.

Ассистент, дававший наркоз, пытается вставить направляющую трубку в горло больной, но зубы ее плотно стиснуты.

— Рано. Дайте еще подышать. — Иван Иванович, помедлив, сам вводит в трахею трубку, которую подключает к кислородному прибору, и отправляется мыть руки.

Теперь ребенок спит, плотно смежив темные реснички, еле приметные на сине-сизом лице.

Второй ассистент делает разрез на правой, точно кукольной, ноге у внутренней лодыжки, готовя вену и артерию для вливаний. Еще два аппарата один за другим подключаются к крошечному телу.

Варя смотрит на мужа, который подходит в полном облачении хирурга. Какой он властный здесь!

Стол наклоняют набок, левую руку больной подвешивают на мягкой лямке и смазывают йодом, смазывают спину и грудь. Даже странно смотреть на операционный стол: он кажется пустым — так мало места занимает дитя, накрытое стерильными простынями.

А Иван Иванович кажется Варе необычно крупным среди невысоких сестер и врачей и юношески стройных студентов, облепивших подвинутые поближе трехъярусные скамьи.

Вот он выкусывает щипцами ребро, тоненькое, точно у кролика, вскрывает плевру и входит в грудную клетку.

Громадная бестеневая лампа, свисающая с потолка, как будто пронизывает своим светом то, что находится между нею и операционным полем: руки хирурга и ассистентов, окровавленные крючки, ножницы, поднесенные в этот момент к ране.

Большим рукам Аржанова совсем не тесно в грудной клетке ребенка: так ловко они действуют. Вскрывается оболочка сердца — перикард, под легочную артерию подведена резинка.

— Резко падает деятельность сердца! — сообщает врач от электрокардиографа, следящий за голубой искоркой на экране, которая чертит неровную, ломаную линию сердечной деятельности.

— Дайте глюкозу со строфантином… А у вас как дела? — спросил Иван Иванович врача, контролирующего газовый обмен, и немного погодя студентам: — Если у здорового человека кровь насыщена кислородом на сто процентов, то у такого больного насыщение падает иногда до тридцати.

«Что он? Неужели в самом деле спокоен? — думает Варя. — Но больной опять плохо. Она все время на грани смерти… Нет, не надо этого страшного повседневного напряжения, не надо! Снимут ли девочку живой со стола? А ведь завтра опять такая же операция, да не одна. И послезавтра. И так теперь всю жизнь! Вернее, никакой жизни уже не будет — сплошная лихорадка!»

Ребенку плохо, но необходимые меры приняты, и операция продолжается.

— Вот основной путь, по которому в течение суток перекачивается у взрослого человека из левой половины сердца до десяти тонн крови. Отсюда мы и займем немножко для орошения легких, — Иван Иванович взял на шелковую нитку-держалку аорту — белый толстый сосуд толщиной в палец, затем продел под нее резинку, чтобы сжать и прекратить ток крови при наложении соустья с легочной артерией. — Да, до десяти тонн крови выталкивает сердце за сутки! Можете судить, какой силы этот мотор.

«Я бы сейчас молчала как рыба, — думала Варя, поражаясь выдержке мужа. — Ведь привыкнуть к такой повседневной опасности невозможно».

— Снова падает деятельность сердца, — тревожно звучит в операционной. — Сокращений нет.

— Я вижу, — хирург заметно бледнеет. — Делаю массаж.

— Это самостоятельные сокращения? — спрашивает врач-электрокардиографист, неотрывно наблюдая за мерцанием голубой искорки на экране.

Иван Иванович хмурит брови, смотрит на маленькое сердце и улыбается:

— Само забилось! Да-да-да, работает!

— Нагнетайте воздух баллоном как можно мягче, иначе в легких могут разорваться мелкие бронхи, — говорит он врачу, дающему наркоз и управляющему дыханием. С помощью тонкого инструмента он сделал просвет в стенке пережатой им аорты — крови нет, также вскрыл подтянутую к аорте слабенькую легочную артерию…

Забыв обо всем, Варя стояла на скамейке, вытягивая шею. Поистине ювелирная работа — то, как Иван Иванович накладывает швы, сшивая тоненькой иглой стенки двух сосудов, чтобы образовать между ними соустье шириною около сантиметра. Медленно сближая, сшивает он задние стенки, потом передние. Два маленьких ротика, прорезанных им, слились губами.

«Да, это прекрасно! И он прав, что занялся таким великим делом. — Совершенно увлеченная операцией. Варя вспомнила выздоровевших детишек, которых видела в клинике. — Как я могла спорить, возражать и даже оскорблять его!..»