Татьяна Набатникова - На золотом крыльце сидели

И каково же придется мне отдавать его теперешнего, моего, если я до сих пор неутешна о тех годах, что он прожил без меня!

Тут весь ужас этой угрозы открывается передо мной: уйдет Мишка! Я внутренне закатываюсь в какой-то душевной судороге отчаяния, мне хочется закричать, побежать куда-то, что-то делать!..

Я сжимаю ладонями лицо, бросаю студентам: «Я сию минуту» и — вон из аудитории. Сейчас я позвоню Мишке, я ему скажу: «Не ходи туда, ты забыл, это гибель!» Еще не поздно что-то предотвратить, а потом поздно будет — я-то его прощу, да он не примет моего прощения, я влетаю на кафедру, мелькнуло удивленное лицо Славикова, наверное, я кивнула ему — не помню — я подбежала к телефону.

Мне ответили в мастерской, что он уже ушел — по вызовам. И действительно, в первой половине дня у него «обслуживание по вызовам». Мне ответили равнодушно — ведь он им всем там чужой и непонятный, у него никого нет, кроме меня, а я — по ресторанам...

— Что-нибудь случилось? — выразил беспокойство Лева Славиков.

Я взглянула на него — узнать по глазам, помнит ли он вчерашний наш ресторан, его предложение, мой скандал... Нет, в глазах никакой памяти, одно только наружное беспокойство.

— Да нет, ничего не случилось, — отвечаю я.

И вчера ничего не случилось, забудем все вчерашнее и квиты.

Мы-то, Лева, с тобой забудем, хоть что забудем, да Мишка не забудет...

Я поплелась назад, в аудиторию. Когда Мишка вернулся из армии, он снял угол у одного старичка, дяди Гоши, и дядя Гоша привел его в свою мастерскую и пристроил ремонтировать пишущие машинки. Мишке и до сих пор нравится возня с этой нежной, но в то же время очевидно понятной механикой. На что-нибудь более сложное он не мог тратить силы: экономил для думанья. Все искал общий закон и целесообразный смысл вселенной. Эта работа обдумыванья жизни в нем не прекращалась никогда, поэтому труд ремонтного мастера ему как раз подходил. Во всяком случае, у него снялась проблема заработка, профессии и жилья, и он смог приняться за свое образование. Образованием он считал усвоение накопленной человечеством культуры, а культурой считал ответы на главные вопросы жизни. Он и по сей день продолжает свое образование — все там же, где и начал: в читальном зале публичной библиотеки.

Заставь сейчас моих студентов читать те книги, на которых он образовывался, они удивятся: зачем?

А лет семь назад к нему в мастерскую пришла починять свою машинку журналистка Ирина. Она была старше его, у нее был университетский диплом, изысканная профессия и маленькая дочка. Все это не помешало им пожениться, но зато стало мешать потом.

Она работала в отделе писем. Придет письмо: «Дорогая редакция, у нас на квартире жил отпускник из вашего города. Мы дали ему взаймы большую сумму денег, а он теперь не присылает. Адрес, который он нам оставил, оказался несуществующим. Помогите разыскать и пристыдите!»

Мишка усмехался: «Напиши старичкам, пусть не огорчаются, небесная бухгалтерия все учитывает. Им за эту «большую сумму денег» обязательно воздастся: ну, внук выздоровеет от какой-нибудь болезни; дочь, может, за хорошего человека замуж выйдет».

А Ирина злилась за такие дурацкие советы. «Каждое мое письмо — это официальный документ! Я за него местом отвечаю!» А Мишка презрительно отвечал, что именно так: они служат не делу, а месту. А Ирина: мол, я и так делаю больше, чем должна, и даже больше, чем могу. А Мишка: ну-ну, ты сейчас еще и подвижницу корчить из себя начнешь, а на самом деле тебе в твоей профессии просто нравится шороху наводить: этакая эффектная эманцыпэ, и никакой правде ты не служишь, а только своим тщеславным щекоткам. А Ирина, позеленев: это ты из зависти, ты плебей, ничтожество, ремонтер машинок!..

Мишка, не ходи к ней!..

Студенты мои, пока я бегала, всё уже решили.

Конечно, у них свежие мозги, я завидую им. Сейчас они с лету схватывают то, над чем через десять лет будут сидеть по полдня. А перед жизнью все равно будут беспомощны. И я ничем не могу помочь им. Я себе-то не могу помочь.

— Итак, — бодро говорю я, — у нас в запасе еще два определителя. Надо ли их считать? — Голос уверенный, наполненный — кто бы мог подумать! — Нет? А почему нет, потому что неохота? — Это я еще и шучу... — Да, правильно: другие определители ничего не добавят. Однако это надо доказать. Сделайте это дома. Очень хотелось бы, чтобы вы представили какие-то свои соображения.

«Ах, ребята, знали бы вы, что муж мой сейчас, мой милый муж, наверное, пошел в гостиницу, к своей бывшей жене. ...А я тут спокойна, и вы думаете, глядя на меня, что, кроме математики, нет на свете ничего, достойного внимания. А жена у него, ребята, красавица...»

Звонок, зашумели коридоры, и мне почему-то захотелось, чтобы кто-нибудь из студентов, проникшись чуткостью, подошел ко мне, как показывают в кино, и задушевно спросил: «Лилия Борисовна, у вас что-то случилось?» Или нет: «Лилия Борисовна, я могу вам чем-нибудь помочь?» А я подняла бы на него благодарные, полные слез глаза — как в кино, через силу улыбнулась бы и сказала: «Нет, спасибо, все в порядке!»

Ха-ха-ха! — подумала я.

Мои молодые математики воспитанно, с достоинством покидали аудиторию.

Мне приходит вдруг в голову: все бросить и бежать в гостиницу. И постучать в номер к ней. И если он еще не пришел, сесть в холле и караулить. А занятия — что ж, у студентов есть неписаный закон: ждать пятнадцать минут и расходиться. На кафедру они не пойдут.

Но нашему милому шефу, завкафедрой, все равно рано или поздно станет известно: Лилия Борисовна пропустила занятия без достаточной причины. И примется вызывать к себе Шуру, Славикова — всех подряд, и огорченно будет предостерегать их на моем примере. Правда, Шура уже однажды обрубила его на этом деликатном методе. «Говорите, пожалуйста, со мной только о моих ошибках!» — сказала она. А Левка так не посмеет, Левка универсально удобный человек.

Я сама, впрочем, тоже... Я только и могу, что, скрепившись, ждать, когда же этот милый человек — шеф — уйдет на пенсию.

Когда я вошла на кафедру, как раз об этом и рассуждали: кого поставят на место шефа — из своих или объявят конкурс на замещение? Славиков в беседе не участвовал, он сидел, углубившись в тетрадь, демонстрировал безразличие, но уши разоблачающе рдели. Хочет Лева заведовать. А как же Заполярье? — вспоминаю я и невольно усмехаюсь. — Как же квартира, которую дает ему Ректор, как же наше с ним счастье?

Шура ходит со списочком и собирает с народа деньги на банкет и на подарок шефу к юбилею.

— Ты чего смеешься? — спросила она.

— Да вспомнила, как один человек хотел на мне жениться, а потом ему предложили хорошее место, и он от меня отрекся.

— Не может быть! — расстроилась Шура.