Николай Чевельча - Рядом с молниями

Павел порывисто поднялся и бегом направился из казармы. На ходу бросил дежурному по батарее:

— Кто спросит — я в политотделе.

На попутной машине он быстро добрался до штаба части. В коридоре его встретил майор Самохвалов.

— Здравствуйте, Павел Андреевич, — сказал он, — опять к нам, идемте, я провожу вас к Михаилу Ивановичу. — Он открыл дверь кабинета начальника политотдела, ободрил: — Смелее, Павел Андреевич...

— Заходите, товарищ лейтенант, — сухо произнес подполковник Смирнов. — Садитесь.

Михаил Иванович внимательно посмотрел на Федченко.

— Я знал, что вы вернетесь, Павел Андреевич! — В голосе Смирнова звучала легкая ирония, но смотрел он на Федченко строго.

— Извините, товарищ подполковник, я никуда не поеду. Прошу вас забыть утренний разговор.

Смирнов подпер подбородок кулаками и стал с интересом рассматривать смущенного лейтенанта.

— А почему бы не поехать, если очень надо?

— Не ко времени вся моя затея. Остыл, обдумал — не ко времени...

— А как же с невестой?

Павел пожал плечами.

— Если любит по-настоящему, то сама поможет найти выход, а нет — никакой отпуск не нужен. Нескладно все получилось, товарищ подполковник. Я вел себя, как круглый...

— Вы, Павел Андреевич, лучший офицер в части, знающий технику. Несмотря на свои небольшие года, должны быть взрослее...

Павел посмотрел на подполковника, не понимая, к чему он клонит.

— Поясняю, — кивнул Смирнов. — Мы с вами поставлены на самый горячий участок. Рождаются Ракетные войска стратегического назначения — не по прихоти чьей-то рождаются, по необходимости. Нам дорог каждый активный штык в строю, каждая светлая голова. И представьте — каждый час. Мы заложили фундамент для нашего здания и радуемся; теперь можно возводить стены! А угловой камень в том фундаменте, на котором мы ставим главную опору, возьми и зашатайся... Как вы это расцениваете?

— Тут можно расценить только однозначно, — пробубнил Павел. — Ответ здесь напрашивается сам: плохо!

— Дело даже не в этом, дорогой мой, — понизил голос Смирнов. — Вас можно понять. Можно и отпустить, только замену поискать... Дело в другом. Вы сегодня размахнулись на принципиальные вещи, заговорив о соотношении личности и воинского коллектива. Вы противопоставили эти понятия, а вот это уже грех серьезный. Очень я огорчен. Вы как должны были поступить? Прийти к командиру части или в политотдел и сказать откровенно: мне плохо, помогите. Мы все сделаем, чтобы наш молодой офицер чувствовал себя спокойно, уверенно. А вы под минутным впечатлением выпросили у Бондарева отпуск. Время-то такое... Я узнал и решил переговорить с вами. Ну, здесь и пошло...

— Все, товарищ подполковник. Семь раз виноват, каюсь.

— Вы не кайтесь, а вникните. Вы же первый у нас! Вашу батарею думаем послать на государственный полигон для сдачи на допуск к боевому дежурству. Возможно, вы будете первым в условиях полигона, кто нажмет на пусковую кнопку стратегической ракеты. Вы — офицер. Разве это не делает вам чести?

Федченко встал. Он был возбужден:

— Это все правда, что вы говорите?

— Считайте, что правда.

— Вот сейчас мне все понятно. Это уж точно! Буду готовить батарею. Как следует, как смогу.

— Слова не мальчика, но мужа! — улыбнулся подполковник. — Ну, ступайте, Павел Андреевич! Теперь вы действительно смахиваете на личность. Не выпускайте стремена, дорогой! Да, кстати, как зовут вашу девушку?..

Федченко, потупясь, ответил.

Когда старший лейтенант вышел из кабинета, Михаил Иванович вынул из ящика лист бумаги и начал писать:

«Уважаемая незнакомая Люба!

Не сочтите за бесцеремонное вмешательство в ваши личные дела. Считаю своим долгом сказать вам несколько слов о конфликте, который произошел у нас с Павлом Федченко. Будьте любезны, наберитесь терпения и дочитайте это письмо до конца. Я начальник политотдела части, в которой служит лейтенант Федченко и поэтому мой служебный долг и обязанность...»

Смирнов перечитал написанное, отложил в сторону ручку, задумался: «Не то. Сплошная казенщина. Не «по долгу службы», а по долгу сердца надо обращаться к незнакомой Любе, как впрочем к любому человеку...»

Михаил Иванович твердо знал, что из всех радостей на свете ему дороже всего радость общения с людьми — лиши его этой радости, и он зачахнет и погибнет от угнетающего сознания своей ненужности. К нему, подполковнику Смирнову, идут люди! За всем, что считают нужным, — от дружеского совета до просьбы постоять за них в трудную минуту. И он еще никому не отказывал, если это не шло вразрез с его совестью и служило общему благу. Да! Михаил Смирнов считает себя вправе вмешиваться в человеческие судьбы, даже тогда, когда его об этом не просят, но он сам видит, что без его вмешательства не обойтись.

Смирнов решительно взял перо и написал:

«Здравствуйте, Люба!

Павлу без вас плохо. Он просится в отпуск, но обстоятельства не позволяют его отпустить. Если вы тоже нуждаетесь в Павле так же, как он в вас, то приезжайте к нему. Встретим. Об этом письме вы можете сказать Павлу. Но лучше потом, когда все образуется.

Бондарев, Думов и Федченко устало шагали к штабу. В долине было сумрачно, хотя первые солнечные лучи осветили вершины отрогов, покрытых лиственницами и соснами. Но после бессонной напряженной ночи красоты природы как-то не замечались.

— Занятия показали, что если вы сохраните такой темп, отличная оценка вам обеспечена, — нарушил молчание Бондарев. — Сейчас мы кое-что обсудим по свежим следам. — Он посмотрел на часы. — Через десять — пятнадцать минут прибудут офицеры контрольно-инструкторской группы, личному составу отдыхать до тринадцати ноль-ноль.

Они вошли в кабинет Бондарева. Федченко позвонил в подразделение и приказал дежурному после завтрака сделать отбой.

— Всем спать. Я буду у себя дома.

— Растешь, Павел! — одобрительно заметил Думов. — Инженер, если он командир, должен и потребовать и позаботиться о солдатах. Все верно.

Тихо в казарме. Люди спят. Один рядовой Зайцев ворочается. Только закроет глаза, перед ним возникает то Настенька, то счастливый Валиев. Все сегодня шло у них хорошо, командир части объявил благодарность, но Валиев все-таки был счастливее всех... Надо бы портрет его написать — уж очень колоритный парень. Ну, с Валиевым ясно, а с Настенькой сложнее: «Как бы встретиться с ней, хоть бы на пять минут. Пусть все спят, а я мигом. К тринадцати вернусь», — подумал Зайцев.

Он поднялся, быстро оделся, посмотрел в сторону дневального. «Нет его, наверное, в умывальник отошел». И Зайцев мигом выскочил за дверь. «Кажется, не заметил, — пронеслось в голове. — Ладно, последний раз схожу без увольнительной и все».