Анатолий Рыбин - Люди в погонах

Там, в сложной и опасной обстановке, где каждое опрометчивое решение могло погубить людей и дело, вероятно, и приобрел будущий генерал такую завидную выдержку.

Но как бы там ни было, а сейчас спокойствие и рассудительность генерала не нравились Жогину. И потому он втайне не переставал жалеть о старом комдиве. Разве тот оставил бы в покое Мельникова за срыв таких ответственных стрельб? А Павлов даже голоса не повысил при разговоре с комбатом. Как будто ничего особенного и не произошло. «Ну, что же, — успокаивал себя полковник, — я сам поставлю на место этого Мельникова. У меня сил и прав хватит».

Перед отъездом из полка Павлов зашел в кабинет Жогина. Не раздеваясь, присел возле стола и сказал задумчиво:

— Значит, подкачал первый со стрельбами. Хвалили, хвалили вы его, а, выходит, зря.

У Жогина заныло в груди. Он поежился, будто от холода, и стал запальчиво объяснять:

— Батальон не виноват. Я, товарищ генерал, батальон знаю, как самого себя. Тут налицо работа Мельникова. Мне вполне понятен его поступок. Я уже докладывал вам. Он хочет показать, что батальон якобы ничего не стоит, а потом, как водится у таких людей, все достижения приписать себе, завоевать, так сказать, легкую славу.

Павлов положил на стол руки, тихонько пошевелил пальцами и, прищурив умные глаза, спросил:

— А не слишком ли большое обвинение?

Жогин вдруг поднялся со стула.

— Сидите, пожалуйста, — сказал генерал, оторвав от стола руки. — Я не утверждаю. Нет для этого оснований. Однако торопиться с выводами не следует. На меня Мельников не произвел такого впечатления.

— Но посудите сами, товарищ генерал. Ведь каждый честный офицер, увидев, что батальон к стрельбе не подготовлен, тотчас поставил бы вопрос о переносе стрельб на более позднее время.

— Верно, — согласился Павлов.

— А Мельников не сделал этого, хотя разговор о стрельбах у нас был серьезный.

Генерал смотрел на Жогина оценивающим взглядом. Многое из того, что он говорил, имело смысл и заставляло задуматься. Но многое и смущало.

После небольшой паузы он опросил:

— Значит, вы считаете, что внесенные комбатом изменения в обстановку стрельб были ненужными?

— Нет, вообще-то усложнение обстановки для стрелка — дело полезное. Но в данном случае такое действие имело иной смысл. Я предупреждал подполковника. А он, как видите, сделал по-своему.

— Но, по-вашему, выходит, что, изменив обстановку, хорошего стрелка можно сделать плохим?

— Задергать любого можно, — не задумываясь, ответил Жогин. — Вы знаете, товарищ генерал, ефрейтора Груздева. Чемпион округа. Человек известный, проверенный. Призы имеет. А тут задачи не выполнил.

— Да-а-а, — задумчиво произнес Павлов,и крупные кустистые брови его поползли кверху. — Этот факт удивил меня, очень удивил.

Он поднялся со стула и подошел к окну, на стеклах которого зарозовел пробившийся из-за облаков закатный луч солнца. Жогин вышел на середину кабинета.

— Ну все, пожалуй, — заключил Павлов, повернувшись к полковнику. — Поеду. А вас прошу выправлять дело. Что ни говорите, а по огневой подготовке в полку оценка снижена.

Жогин хотел сказать, что за полк он готов поручиться головой, и мог бы даже для доказательства сам лично провести повторные стрельбы в первом батальоне, если на то будет разрешение. Но ничего не оказал, а только вздохнул и пожал плечами. Чувствовал он по тону разговора: никакого разрешения сейчас ему не добиться.

Проводив генерала до машины и постояв немного на улице после его отъезда, полковник вернулся в кабинет.

Машина комдива тем временем пересекла территорию военного городка и, пробежав по мостику, свернула на дорогу, ведущую к райцентру. В степи было прохладно. Покачиваясь на сиденье, Павлов смотрел через ветровое стекло на большие краснобокие облака, но думал о другом.

Он вспомнил вдруг первую встречу с генералом Ликовым, у которого принимал дивизию. «Обратите внимание на Жогина, — от души советовал тот. — Настоящая, что называется, военная косточка. Смелый, твердый. Словом, человек-броня». Теперь Павлов недоумевал: «Почему же сегодня командир полка проявил такую нервозность? Странно».

Полковник ходил по кабинету и вслух возмущался:

— Конфуз! Позор! Ну как я мог допустить?

Остановившись, он пощипал толстыми пальцами широкий подбородок, задумался. Никогда раньше его, Жогина, не покидала уверенность, что он умеет держать вожжи натянутыми, что у него есть свои методы руководства подчиненными, методы, проверенные длительной службой. А тут на его глазах какой-то Мельников провалил боевые стрельбы батальона.

— Черт знает, как это получилось, — зло произнес Жогин и, оторвав пальцы от подбородка, снова зашагал по кабинету. Он вспомнил свой разговор с комбатам по поводу предоставления ему двух-трех дней для улаживания домашних дел и очень пожалел, что не сумел настоять на своем. Пожалел он и о том, что не возложил ответственность за стрельбы на Степшина. А ведь мог это сделать. Были все основания. Да и комдив, пожалуй, не возразил бы. Наконец, в его силах было замедлить передачу батальона. Тоже не додумался, проморгал. «Эх, голова, голова», — упрекнул он себя, посматривая на окно, где уже синели вечерние сумерки.

Мысли командира полка перебил вошедший в кабинет Григоренко. В руках у него были какие-то бумаги, брошюра.

— С планами, что ли? — спросил Жогин, явно не настроенный вести разговор с замполитом. Но тот словно не заметил настроения командира, ответил спокойно:

— Нет, не с планами. По другому вопросу.

— Обязательно сейчас?

— Да, лучше не откладывать, товарищ полковник.

— Ну, давайте быстрее.

Жогин сам взял из рук замполита зеленую брошюру и пробежал глазами заголовок. Это были методические указания о порядке учета, рассмотрения и внедрения рационализаторских предложений

— Зачем принесли?

— Да я не брошюру принес вам, а вот эти документы, — ответил замполит и протянул командиру аккуратно скрепленные бумаги. Это были вычерченные схемы, заявка на фотоматериалы и рапорт Мельникова по поводу изобретения рядового Зозули. На рапорте стояла размашистая резолюция Жогина:

«Солдат недисциплинированный. Внимания не заслуживает».

— Что же вы хотите? — спросил полковник, в упор взглянув на Григоренко. — Берете под защиту нарушителя дисциплины?

— Никак нет, — возразил Григоренко, сохраняя спокойствие. — Под защиту брать никого не собираюсь. А делу, по-моему, дать ход нужно.

— Какой ход! — сердито блеснул глазами Жогин. — Человек два наряда получил за нарушение устава. Да его нужно...

Он не сказал, что «нужно», а лишь нервно перекосил губы, точно испытал какую-то внутреннюю боль. Григоренко помолчал, дожидаясь, когда полковник успокоится, потом заметил: