Анатолий Рыбин - Люди в погонах

— Вот еще новость. Берите, разбирайтесь!

Мельников вынул из конверта бумагу, прочитал. Начальник Академии имени Фрунзе просил командование воздействовать на слушателя заочного отделения майора Степшина, который не выполнил ряд заданий.

— Видите, что творится у вас в батальоне? — блеснул глазами Жогин. — Там, где нет дисциплины, всего ожидать можно. Это я знаю по опыту. Наводите, подполковник, порядок. — Он помолчал, потом добавил: — Рукописями своими занимаетесь, а службу запускаете. Я не допущу этого, запомните.

По дороге в батальон Мельников думал: «Странно — моя рукопись! Как будто шью себе шинель недозволенного образца. Хотя бы поинтересовался человек, что это за рукопись, чему она посвящена? А то с маху: «Не допущу» — и все. Конечно, тормозов наставить он может, если даже историю со Степшиным на меня повесил. Что ж, буду помнить».

Перед обеденным перерывом он зашел в комнату Степшина и без всяких предисловий положил перед ним белый конверт.

— Почитайте!

Степшин посмотрел на обратный адрес и, не поднимая виноватых глаз, вздохнул:

— Исключат, наверно?

— Могут, — сказал Мельников. — Но надо сделать так, чтобы не исключили. Давайте вечерком посоветуемся, как быть.

Это предложение оказалось для Степшина таким неожиданным, что в первые минуты он даже усомнился в искренности слов комбата. «Подумаешь, спаситель нашелся», — мелькнуло у него в голове. Но вслух он ничего не сказал. А подполковник принял молчание майора за согласие и, чтобы больше не портить настроение человеку, ушел.

После обеда Мельников заехал из столовой домой. В его распоряжении оставалось еще тридцать минут. Можно почитать свежие газеты, полистать журналы. Присаживаясь к столу, он сразу подумал о рукописи. «Пожалуй, уже читают члены редколлегии. Интересно, как все сложится? Быть бы там, рядом, да поскорее узнать результаты. А то жди теперь, когда сообщат. Пройдет полгода».

Он медленно прошелся по комнате, взял со стола кругленькое зеркальце, поднес к лицу и кивнул самому себе, как кивают близкому другу:

— Ну, что, подполковник, раскис? Ничего, терпи, казак, атаманом будешь. Правда, не всем казакам в атаманах ходить. Но, надеючись, и конь копытом бьет. Отчаиваться не будем.

После обеденного перерыва Мельников обошел роты, выслушал доклады командиров о результатах проведенных занятий, поговорил с сержантами, проверил внешний вид солдат. А когда стемнело, зашел к Степшину.

— Вы свободны, майор?

— Так точно, — ответил тот, неохотно поднявшись из-за стола. Комбат закрыл за собой дверь, снял шапку, расстегнул шинель, спросил:

— Как же быть с академией? Жалко бросать-то. Трудов уже много вложено.

— Сам знаю, но что поделаешь. Задания не выполнил.

Мельников придвинул стул поближе к столу:

— Что же мешало? Ко мне вы ни разу не обращались.

Степшин вытянул узкие губы, взял в руки крышку от чернильного прибора и нервно стал перекладывать ее из ладони в ладонь, медля с ответом.

— Ну что, говорите прямо! — добивался Мельников. — С меня ведь тоже спросят.

— Нечего говорить-то, — выдавил Степшин. — Сам я виноват. Сумею поправить дело — поправлю, а не сумею...

Чувствуя, что откровенный разговор не получается, Мельников не стал больше задавать вопросов. Он достал из кармана пачку папирос, предложил закурить. Майор не сразу взял папиросу. Некоторое время сидел и смотрел куда-то в сторону. Потом, переборов себя, зажег спичку.

— Послушайте, Игорь Ильич. — Мельников облокотился обеими руками на край стола и посмотрел в упор на собеседника. — Мы с вами взрослые люди, коммунисты. Работать нам вместе не один день. А может, и в бой идти придется. Военная служба, она суровая. Как же можно не доверять друг другу? — Он помолчал, собираясь с новыми мыслями, затянулся папиросой. — Я понимаю, что у вас на сердце. Но в жизни надо быть ко всему готовым. Ровных тропок нам никто не сделал. Самим их пробивать приходится. Вот получил я сегодня предупреждение от командира полка. Прямо скажу: не ждал. Не ждал, а получил. На кого мне обижаться?

Степшин посмотрел в смуглое лицо комбата. Оно было задумчивым и немного грустным. Большие темные глаза говорили: «А вы что-то скрываете, не хотите быть откровенным. Так ведь?». Майор впервые видел комбата таким по-домашнему простым и душевным. Он даже отвел взгляд, испытывая неловкость. А когда повернулся снова, то увидел на его открытом лице теплую дружескую улыбку и опять тот же самый вопрос: «Ну, говорите же, будьте откровенны».

Степшин выдохнул облако сизого дыма и, выпрямившись на стуле, произнес тихо:

— Скажу, товарищ подполковник.

Собираясь с мыслями, он сжал пальцы в кулак и опустил его на колени.

— Все началось с того дня, когда командир полка объявил, что выдвигает меня на должность командира батальона... — одним духом сказал Степшин и на мгновение поджал губы, как бы раздумывая: «Стоит ли говорить дальше?» Но все же стал продолжать: — Меня, понятно, окрылило это. Бросил я все и занялся батальоном. Днем и ночью сидел в ротах. Думал: утвердят, дадут очередное звание, а с академией успею. Не так это важно.

— Почему не так важно? — спросил Мельников.

— Не знаю, что вам и ответить. Обстановка была странная. Командир полка ни разу не поинтересовался: «Как у тебя, Степшин, с учебой?» А за батальон каждый день разгон давал. Вот и думайте, как хотите.

— Понятно. — Мельников затушил папиросу и положил ее в мраморную пепельницу. — Ну, а сейчас-то занимаетесь?

— Плохо. По тактике одно задание выполнил, пишут, что шаблонно подошел к решению, нет творческой мысли. Какая мысль им нужна, не знаю.

— Послушайте, Игорь Ильич, — сказал Мельников. — Если вы не против, давайте вместе посмотрим ваше решение?

Степшин пожал плечами.

Некоторое время собеседники молчали. Комбат понимал, что майор испытывает очень большую неловкость, и потому всеми силами старался вывести его из этого неприятного состояния.

— Еще один вопрос у меня есть, — сказал он мягким, товарищеским тоном. — Кажется мне, что в семье у вас не все ладно. Правда, может, я ошибаюсь?..

Степшин долго думал, уставившись взглядом куда-то в сторону, потом глуховатым извиняющимся голосом признался:

— Есть и в семье шероховатости. Но об этом не стоит. Сам как-нибудь разберусь.

— Это верно, самому виднее. Но бывает и помощь товарищей не лишней. Все зависит от обстоятельств. Так ведь?

— Может, и так, товарищ подполковник. Только нет у меня желания рассказывать. Слишком длинная история. Да и не хочу я, чтобы о ней знали в полку. А вы... — он развел руками и поморщил лоб. — Заходите ко мне домой, увидите собственными глазами.

— Ладно, зайду сегодня же.

«Сложна душа человека, — рассуждал Мельников, выходя из штаба и направляясь в библиотеку. — Очень сложна. Не в каждую заглянешь вот так запросто. У иного и лицо вроде веселое, а внутри буря, да такая, непонятно даже, как он с ней борется».