Николай Воронов - Макушка лета

Желанно, на редкость желанно пребывание в коридоре управления, но в тот день я свел его на нет.

Чтобы работать, я захватил ручной мех — две планки вида карточной масти «пик», соединенных кожей. Разводишь ручки — воздух втягивается в объем меж планками, сдвигаешь — выдавливается. С помощью меха мы сдували с оборудования видимую и незримую пыль, потом занимались обтиркой, для чего нас весьма щедро для военной поры снабжали лоскутами фланели, вельвета, репса, сукна, шерсти, велюра.

Я подышал мехом на крайний привод. Он был в рабочем положении: стальной продолговатый сердечник втянут по ушко в гиреподобный корпус. Когда на пульте мы нажимаем кнопку, чтоб включить масляник, то подаем напряжение в соленоид. Магнитное поле, создающееся в соленоиде, всасывает в себя сердечник. Всасывание приводит в движение механизм привода, и масляник включается. Втянутое положение сердечника закрепляется защелкой. Отключая масляник, мы нажимаем на пульте соседнюю кнопку, возникает магнитное поле в боковом соленоиде и выталкивает из себя маленький сердечник. Он ударяет в собачку защелки, защелка расцепляется, туго-натуго сжатая пружина выдергивает вверх большой сердечник.

Едва занявшись обтиркой, по нечаянности, сам не заметив как, я задел за собачку. Клацнула, открываясь, защелка, и отключился масляник. Загорланила сирена. Я и без того напугался, тут еще рев, от которого, лишь бы не слышать его, хотелось впасть в беспамятство.

Масляник, отключенный мною, прервал подачу электричества почти всем нашим потребителям, потому что стоял на низкой стороне одного из двух главных подстанционных трансформаторов (другой трансформатор находился в резерве). Прежде чем отпустить меня в коридор управления, Станислав произнес строгое напутствие. Мы доверяли друг другу, поэтому он никогда не произносил напутствий, да и вообще не был расположен к ним, но, видать, что-то не так показалось ему во мне... Надо сознаться, что он просил быть особо тщательным и осторожным при обтирке приводов трансформатора. О приводе, что вводит в действие высокую сторону трансформатора, он отдельно не упоминал. А вот на приводе низкой стороны останавливался: у него-де слабая защелка, лучше не касаться собачки, хорошенько обдуть — и ладно. Что ж заставило меня пропустить мимо ушей Станиславово напутствие? Повторяю: никому он не докучал напутствиями, — не уследил я за этим в себе. Я сразу не вспомнил о том, едва защелка расцепилась и хокнуло в камере масляника, за стеной, и загорланила сирена, о чем предупреждал Станислав. Не вспомнил даже зловещей фразы: «В случае чего — башки нам отвернут!» Зато мгновенно вспомнилась недавняя самоострастка, наводившая на мысль о возможном возмездии:

«Вот оно!»

Мой покаянный переполох был кратким, я только и успел разогнуться. Не позже чем через десять — пятнадцать секунд настороженный и зоркий Станислав включил масляник. По тому, что сирена замолкла и не попыталась возобновить свой иссушающий душу рев, нельзя было не догадаться, что трансформатор охотно принял нагрузку.

Незадолго до окончания смены я вернулся на пульт управления. Врать Станиславу не собирался: спросит — отвечу честно. Но я также не собирался заговаривать первым. Станислав умен. Он догадался: отключил я ненароком, и, конечно, скроет это. Какой резон в честности, если она не принесет ничего, кроме наказания: на полгода снимут премиальные — шестьдесят процентов от месячной ставки, а ставка такова, что на базаре в день выдачи аванса или получки можно купить всего лишь буханку черного хлеба. Материальное наказание — куда ни шло. Долго будут склонять на собраниях: халатность, разгильдяйство, небдительность, даже пособничество врагу. Сам-то я не знаю, чем объяснить легчайшее прикосновение к собачке, а меня будут склонять. Заодно со мной будут склонять, да еще пуще, невинного Станислава. Нет, тут не до честности. Вполне вероятно, что я наказан провидением. Может, ему угодно, чтоб Марат дружил с Инной? Вот оно и указывает: не встревай со своей любовью. Любовь, мол, не дает права перебивать девушку твоего личного друга. Почему же за это должен отвечать Станислав?

Он готовился к моему появлению. Беззаботное лицо, верно, чуточку строговатое, а строговатость эта с ужимочкой прихмури, самой что ни на есть нежной.

Он сдвинул к торцу стола, где я остановился, журнал дежурств для росписи. Прежде чем я изобразил закорючку на коричневатом с занозами листе, он спросил:

— Слыхал?

— Донесло.

— Я написал в журнале: «Отключение по неизвестной причине».

Станислав нагнул голову: совестился смотреть на меня. Он глядел на свои жутковатого розового цвета ладони — обожгло вольтовой дугой. На ладонях были стяжки вроде штопки без заплат.

— Трансформатор греется, в особенности с низкой стороны.

Станислав говорил правду. Принимая смену, я притрагивался к гармошчатому кожуху трансформатора: металл горячил пальцы. Ладони Станислава чувствительней из-за ожога. Кроме того, он принимает смену тщательней: индо прощупает каждую гармошку кожуха.

— Ты обратил внимание на маслоуказатель?

На ощупь-то я проверял нагрев трансформатора, да забыл взглянуть на круглое стекло, врезанное в маслоуказательный бачок.

— Не обратил.

Вот ведь какой я нерадивый человек! Не поднял глаз на маслоуказатель, а отвечая Станиславу, свредничал: отогнул башку в сторону, будто не я проявил трудовую недобросовестность, а он. Отвернуться-то я отвернулся, но заметил, что сквозь плотные коротенькие ресницы Станислав подсматривал за мной и обрадовался, что я не соврал.

— Обрати ты внимание на маслоуказатель, заметил бы: перегрев трансформатора повысил уровень масла в бачке. Из-за этого могли замкнуться контакты реле Бугольца и отключился масляник. В качестве вероятной причины я записал в журнал как раз эту кудрю-мудрю.

— Добро, — промолвил я, устыженно благодарный.

С Грозовским было трудно возвращаться со смены: никак не подладишься под его поступь. Помнишь, Марат, как ты сказал мне и Нареченису: «У Александра Сергеевича в «Каменном госте» — статуя Командора. К шагу Командора приноровлю шаг. На демонстрацию с ним, на рыбалку — пожалуйста. Вместе с Грозовским от вашей подстанции до столовки доменного цеха не пойду».

Станислав и я то семенили, то машисто шагали и все сбивались с ноги.

Вдруг Грозовский спросил:

— Товарищ Готовцев, где вы находились в момент отключения масляника?

Я растерянно молчал. Станислав поспешил на выручку:

— О чем-то задумался детина. Антоша, очнись. Михаил Матвеич, что характерно, сирена завыла, я как из самолета выпрыгнул и без парашюта. Одно кольцо на пальце.

В веселой улыбке Грозовский выпятил конусом крупные губы.