Ахмедхан Абу-Бакар - Избранные произведения

Не все гладко шло и на стройке. У некоторых не выдержали нервы после стольких бессонных ночей, пережитых тревог. Такие покидали стройку, рассчитывались и уезжали. Уехала и Света со своим мужем Кайтмасом и сыном Надиром. Говорили, что Кайтмас струсил, кто его знает, может, верно, а может, появилась другая веская причина покинуть эти места. Несомненно одно: оставляли стройку прежде всего люди, не выдержавшие испытания. Чиркейцы провожали их с сочувствием, сдержанно прощались, желали всем счастливого пути, а старики при сем думали: «Если так мало будут уезжать, то, к сожалению, работы на плотине не приостановят». И к чести почтенных надо сказать, они были близки к истине, уезжало действительно мало, и стройка не сворачивалась. Главные отряды строителей, спаянные бригады не испугались трудностей, нашли в себе мужество сказать опасностям: «Нет, нас не остановишь! Мы завершим свое дело!» Ученые и инженеры заново пересмотрели все расчеты и приняли меры к возможным еще более сильным встряскам.

На участившихся во дворе сельсовета сходках разговоры касались самых разнообразных тем, но больной вопрос у пожилых чиркейцев был тот же: «Неужели нам отсюда придется переселиться?»

— Значит, уважаемый Мустафа, все это серьезно?

— Окончательно.

— И Новый Чиркей будет?

— Будет, коли строится.

— А если и этот разрушится?

— Э, нет, уважаемые, на этот раз нет! — Тревоги и волнения последних дней, кажется, еще сильнее закалили парторга.

— А если еще земля разбушуется?

— Ничего, не страшно. Дома строим сейсмостойкие и сами проверим на прочность.

— Что, сами будете трясти землю? — полюбобытствовал Амирхан, пряча в глазах хитрую усмешку.

— Да, сами.

— Ну, ну, посмотрим, — глубоко вздохнув, говорит Ашурали, он давно, кажется, в душе смирился, а вот признаться себе в этом не находил сил.

Что это там вдруг так поразило Ашурали? Тем более после всех пережитых удивительных потрясений. Старики повернулись в ту сторону, куда показывал Ашурали своей дрожащей старческой рукой. Там, напротив, был обрывистый скалистый склон, выше которого, на горном плато, среди желтеющего дубняка раскинулись приветливые дома нового города Дубки, первого города рабочих-строителей в горах.

— Где? Где? — Все стали напряженно всматриваться.

— Вон там, там, где гнездо орла, ну метров на двести левее скалолаза…

— Ну и что там?

— Как «ну и что», протри глаза и посмотри.

— Птица какая-то…

— Но какая?

— Орел, что ли?

— Какой там орел, — с досадой буркнул Ашурали.

— И что может быть в гнезде орла, кроме орла? — удивляется Дингир-Дангарчу.

Ох, этот Ашурали, куда он их привел!..

— Куда ты хочешь? Никак на стройку? — спросил его час назад Дингир-Дангарчу, ведь, насколько ему известно, его друг никогда раньше не интересовался стройкой.

— Да, только с этой стороны каньона. Я хочу тебе показать одну удивительную вещь.

— Я все там видел, насмотрелся и надивился.

— Нет, нет, того, что я хочу показать, ты не видел. Эй, у кого бинокль есть захватите… да и кое-чего… — А что он подразумевал под словом «кое-чего», кажется, поняли все.

И Ашурали с Дингир-Дангарчу пошли впереди, за ними последовали и другие горцы, свободные от забот. В ауле подумали, что старики хотят подняться на скалистую вершину, откуда видно предгорье и даже Чир-Юртовское море в низине, где Сулак вырывается из теснин и разливается на просторе. Видимо, отцы гор решили отдохнуть от тревог. Попутно они забрели в магазин, чтобы выйти оттуда не с пустыми руками. А секретарь сельсовета Абала Абдал-Урши, увязавшийся с ними, захватил и бинокль.

— Орлы давно уже покинули наши места, — вздыхает теперь Ашурали. — Хорошенько смотрите… Или вы настолько ослепли, что белое от черного не можете отличить?

— Да, это не орел, — говорил, глядя в бинокль, Абала Абдал-Урши. — Эта птица поменьше, да и цвет ее… Это белая птица.

— Вот именно, белая, но что это за птица?

— Не может быть! — о чем-то догадавшись, воскликнул Дингир-Дангарчу, потом встал, бесцеремонно вырвал из рук секретаря сельсовета бинокль и поднес к глазам. — Не может быть!..

— Вот и я так думал, — медленно опустился на свое место Ашурали.

— Неужели здесь, в наших горах…

— Но что там за птица, что так удивляет вас?

— Чайка.

— Чайка?

— Какая чайка, откуда чайка?

— Ну-ка, дайте и я посмотрю!

— В гнезде орла белая птица.

— Да, чайка в гнезде орла.

— Вы послушайте, какая она крикливая, эта птица, — заметил Ашурали и протянул пустой стакан Амирхану: — Вина мне налей!

Молча, по очереди брали горцы бинокль и удивленно смотрели на диковинную, непривычную для этих мест птицу — чайку. Никогда ранее не залетала она сюда, здесь веками слышен был только редкий, глухой клекот орла, здесь лишь орлы вили себе гнезда да дикая пчела откладывала мед в недоступных нишах скал. Вот она, белая птица, — предвестница нового в горах Чика-Сизул-Меэр. Раз эта птица здесь, то быть и морю в этом каньоне, о чем утвердительно хочет сказать чайка, занявшая гнездо орла. Все молча уселись за трапезу. Никто не думал, что этой новостью так будет поражен Дингир-Дангарчу, он вытер даже украдкой слезу, невольно накатившуюся на глаза, и сидит бледный, будто куст ежевики у пыльной дороги. И вдруг всем стало грустно.

Чайка вылетела из гнезда орла. Птица белая, чайка длиннокрылая, залетела ты от моря Чир-Юртовского, ввергнув в смятение души старых горцев.

Чайка — белая птица — в горах Чика-Сизул-Меэр.

— Добрый день, отцы. Вас, я вижу, что-то удивило? — обратился к старикам, поднявшись к ним со стороны обрыва, один из скалолазов, тянувший за собой трос, привязанный к широкому ремню. — Не удивляйтесь, это добрая птица. Чайка — вестница нового.

— Ты много говоришь, парень, даже не дал ответить на твое приветствие, — прочувствованно заметил хмурый Ашурали. — Налейте вестнику нового.

— Нет, спасибо, не пью, — проговорил скалолаз, сняв шлем и вытирая лицо вынутым из нагрудного кармана платком.

— Совсем?

— Да. Такая работа. Простите, если я помешал. Вам что-то не нравится? Вы, как я вижу, из Чиркея? — спросил парень, сматывая в бухту легкий трос.

— Смотри, какой догадливый, сразу узнал, кто мы, — раздраженно заметил Амирхан, подражая Ашурали. — Вот ты, умный, скажи нам, хорошо все это или плохо?

Такой недружелюбный тон не понравился скалолазу, сказанные Амирханом слова задели его: он по-хорошему, а они с ним говорят так, будто он убил их любимую собаку. И поэтому ответил грозно:

— Может быть и плохо, если вы сейчас же не уберетесь отсюда в укромное место. Хотя бы вон туда. — Он показал рукой на дальний холм. — Сейчас взрывать будем.