Ахмедхан Абу-Бакар - Избранные произведения

— Раньше обещали устроить над памятниками, что на кладбище, стеклянные колпаки, а где они? — спрашивает Амирхан.

— Об этом уже забыли, — ворчит Чантарай, который не любит распускать язык при зяте.

— А что говорят?

— Говорят, что заслуживающие внимания памятники будут перенесены на новое место.

— Заслуживающие внимания… — повторяет, попыхивая трубкой, Ашурали. — Твой род, значит, заслуживает, а мой род — нет. Так? Нет, не пойдет.

— Ты хочешь сказать, почтенный Ашурали, что готов лишиться двух коров, лишь бы я лишился одной коровы? Так, что ли?

— Я ничего не хочу сказать, — заявляет Ашурали, уже привыкающий к колкостям. Да, что делать, нет силы у него поддерживать свою пошатнувшуюся власть над людьми. — Я слышал, что и ты нацелился на Новый Чиркей, скарб свой собрал.

— Все равно переселят. Так не лучше ли заранее? — отвечает Амирхан. — А ты что же, Ашурали, думаешь здесь остаться? — лукаво подмаргивает он Мустафе.

— Да, — твердо говорит Ашурали, — лягу вот здесь — и не сдвинусь с места! — Это уже был крик отчаяния, вырвавшийся из сердца.

Старики постененно менялись в своих убеждениях, сначала робко, но потом все смелее и смелее говорили перед Ашурали о своем согласии переселиться и начать новую жизнь.

— Твои же сыновья поднимут тебя на руки, уважаемый Ашурали, и понесут, — объясняет старику Мустафа, желая дать понять ему, что сопротивляться — пустое теперь.

— Нет!

— Они у тебя коммунисты? Коммунисты. Они люди сознательные? Сознательные.

— У них свое сознание, а у меня свое…

— Вот им и скажут, чтобы с тобой поговорили, политико-воспитательную работу на старости лет провели, — поддерживая Мустафу, улыбаясь, говорит Абала Абдал-Урши.

— Ах, и ты, цыпленок, уже подаешь голос, — возмущается Ашурали. — Ну, ну давай, давай, теперь над стариком каждый может куражиться… Время ваше. Наше бессилие — ваша сила!

— И не бессилие ваше, а упрямство.

— Вы только послушайте, а, этого человечка я спас, когда бык хотел забодать его. Ведь он его на оба рога, как на вилы, нанизал бы, не знал я тогда…

— И что было бы?..

— Я тебе жизнь спас, неблагодарный!

— Вот я и говорю, спасибо, почтенный Ашурали. А теперь я хочу спасти твою жизнь, которую ты готов нанизать на упрямство. — Так смело никогда бы не стал Абала Абдал-Урши разговаривать, если бы не чувствовал, что старик одинок теперь в своей непокорности и что другие в душе будут поддерживать его, Абдал-Урши, а не Ашурали.

— Замолчи! — вскричал Ашурали.

— Ты не горячись, — говорит Хромой Усман. — Если хочешь знать, он прав.

— Ты не прав, Ашурали, — заявляет Амирхан. — Как ты ни убеждай, а я решил жить на новом месте.

— И я тоже! — говорит Хромой Усман. — Надоело все это! Половина моей семьи уже там.

— Идите! Все идите! К черту вас! — замахал палкой над головой Ашурали. — Никто вас не держит! — Таким свирепым его еще никто не видел.

— Ну что вы, почтенные, зачем же гневить друг друга? В конце концов это же неизбежно. Ашурали прекрасно все понимает и сам, просто ему неловко последним признаться в этом. Разве я не прав, Ашурали из рода Каттаган? — обращается к нему парторг Мустафа, поднимаясь с места и собираясь идти в контору.

— Не прав, Мустафа, не прав. Мне не в чем признаваться, — говорит Ашурали. — Каким я есть, таким и прожил свою жизнь, изменяться не собираюсь.

— Ну что же, желаю доброй беседы! — говорит парторг и уходит.

— Что-то наш парторг с утра сегодня был на гудекане. Не спалось ему, что ли? — замечает Амирхан. — И нарядный какой!

И опять-таки не вспомнили люди о его награждении, а может быть, они просто не знали, не слушали радио и не читали в газете.

Абала Абдал-Урши, заметив, что ему кто-то подает рукой знак, подошел к незнакомцу, и тот сообщил, что в ореховой роще его ждет один человек и просил срочно прийти. На вопрос, кто именно, тот ответил: «Сходи, узнаешь». Бедный Абдал-Урши, сколько разных мыслей нахлынуло вдруг на него, сколько мелькнуло догадок! И он ускорил шаг. Как ему хотелось, чтобы это была Султанат, а может быть, не она, но ведь она часто в непринужденном разговоре обещала ему найти хорошую девушку и познакомить с ней. Сколько мыслей перебрал Абала Абдал-Урши, пока шел в ореховую рощу. Вот он подойдет сейчас и увидит под деревом, под тем самым деревом, с которого так много раз он в детство падал, стоит она и ждет его… Ждет девушка, ну, пусть хотя бы такая, как дочь старшего чабана, внучка Амирхана, или такая, как племянница Хромого Усмана… Он подойдет к ней, она протянет руку и скажет: «Почему так долго заставляешь себя издать? Здравствуй, вон ты какой…» А что он скажет? «Здравствуй!» Светлые были у него мысли до тех пор, пока не увидел он в тени человека, стоящего к нему спиной.

— Кто ты и что тебе нужно от меня? — спросил Абала Абдал-Урши, сжимая в руке за спиной большой камень: мало ли с ним шутки шутили люди, он приучен всегда быть наготове. — Эй, ты глухой, что ли? Это я, Абдал-Урши, ты звал меня?

— Подойди сюда, — сказал человек, не оборачиваясь,

— Кто ты?

— Это я! — К нему повернулся, держа руки в карманах брюк, Хасрет…

— Товарищ Хасрет? А я-то думал… — Отбросив в сторону камень и вытирая ладони, шагнул к нему Абала Абдал-Урши, не догадываясь, что зря он так доверяется этому человеку. — Добрый вечер, товарищ Хасрет.

— Я тебе покажу, «товарищ», — сказал Хасрет, хватая Абдал-Урши за грудки и притягивая к себе, как мальчишку. — Ты, ирония судьбы, недоносок, червь несчастный… Ты…

— Отпусти, что тебе нужно от меня, я не червь, я человек, — растерянно пробормотал Абдал-Урши.

— Ты, червь, ты, слепыш, смеешь глядеть на солнце? Ты знаешь, как сегодня мне больно стало, когда намекнули, что ты виноват в моем несчастье? Как ты смеешь?..

— Отпусти меня. — Абдал-Урши попытался вырваться из крепких рук. — Ничего ведь предосудительного я не сделал. Что ты хочешь от меня?

— Ты касался ее.

— Мне лучше уйти. Ты пьян! Какой ужас, а я-то преклонялся перед тобой, завидовал тебе, да ты безвольная скотина, — Абдал-Урши гневно рванулся из рук Хасрета. — И, если хочешь знать, она любит другого. — Абалу Абдал-Урши очень хотелось оскорбить, ранить его за то, что он доставил столько горя Султанат.

— Что ты сказал? — Вдруг Хасрет вспомнил смутно проскользнувшие сегодня за столом в кафе слова: «Она собирается в город переехать, и кто-то у нее там есть». — Что ты сказал?

— То, что слышал.

— Кого она любит? — закричал Хасрет и, схватив Абдал-Урши обеими руками, бросил его наземь. — Говори! Не дай мне совершить убийство, говори! — Да, Хасрет не шутил, ревность бушевала в нем, захватив рассудок. — Кого она любит?

— Мурада, сына Ашурали!

Хасрет разжал руки, как будто коснулся нечаянно холодной змеи.