Иван Яган - За Сибирью солнце всходит...

И вот она пришла — напряженная, взволнованная. На ней коротенькая серая юбка, белая кофточка-безрукавка, волосы уложены на макушке и заколоты белой шпилькой. На ногах белые туфли на высоком каблуке. Наверное, девчонки из общежития изрядно похлопотали вокруг Глаши, чтобы проводить ее на свидание. От той самоуверенной и решительной цыганки сейчас не осталось ничего. Это была совсем другая Глаша, даже не та, какую он видел сегодня в цехе. Подошла к нему, смотрит в глаза, и взгляд ее говорит: «Ну, вот, пришла. Что дальше? Что я должна делать?»

Это было не просто ее первое свидание в жизни. Сейчас сбывалось то, о чем она боялась и даже не умела мечтать, чему она совсем недавно, живя в отцовском доме, зло завидовала, что казалось ей совсем несбыточным. Ей трудно было поверить, что все грубое и холодное, заслонявшее от нее вот эту новую жизнь, осталось позади, В отличие от парней-цыган, дерзких, грубых и драчливых, Василий Иванович казался ей человеком необыкновенным: нежным, добрым и в то же время сильным.

Василий легонько взял ее за прохладный локоть, повел по ступенькам к входу в кинотеатр. От прикосновения его Глаша внутренне вздрогнула. Держа ее под руку, Василий как бы чуточку помогал подниматься Глаше по ступенькам, и она ошеломленно ощущала необыкновенную легкость и непреоборимую власть его руки.

В фойе Василий водил Глашу мимо фотовитрин, с которых смотрели то гневные, то ласковые, то насмешливые глаза героев старых и новых фильмов. Василий, узнавая знакомых артистов кино, не то себе, не то Глаше называл их фамилии, кинофильмы, в которых они снимались. Говорил так, будто с ним рядом шла не Глаша, видевшая в своей жизни не более двух фильмов, а человек, более-менее регулярно посещающий кино. Иногда он даже задавал вопросы, но они были адресованы как бы не прямо ей, а произносились таким тоном, что на них можно было и не отвечать. И Глаша молчала. Незаметно для самой себя теперь уже она держала Василия под руку, вернее — держалась обеими руками за его руку выше локтя, словно боясь отстать и затеряться в толпе...

Они смотрели «Три тополя на Плющихе» — светлый и печальный рассказ о рождении любви и ее гибели... Никого не спросив, ничего не желая знать, родилась любовь. Родилась такой, какой должна быть — чистой, наивной и уязвимой. Но родилась поздно. Холод условностей и предрассудков тут же хлынул на нее, обжег, как морозный ветер обжигает опоздавший расцвести цветок...

К общежитию шли пешком. Сзади шли из кино юнцы, ржали и цинично «обсуждали» фильм.

Глаша остановилась, придержала Василия:

— Подожди, пусть эти пройдут вперед.

Парни цепью надвинулись на них, потом цепь разорвалась посредине и снова сомкнулась, но уже впереди. Среди парней Василий узнал Шурика Дубова. Когда шумный табун удалился, они снова пошли вперед. Глубоко вздохнув, Глаша заговорила:

— Знаешь, мне жалко его.

— Кого?

— Да шофера, таксиста-то, в кино который...

— Почему?

— Хороший он человек, сразу видно. Добрый, а невезучий.

— А ее разве тебе не жаль?

— Она сама виновата, что не вышла к нему. Он так ждал, так ждал...

— Она просто боялась. Ведь у нее дети, муж, хозяйство...

— Такой муж, как у нее, — пусть бы он сгорел вместе с хозяйством. А детей она бы с собой забрала. Неправда, что ли? Этот-то не обидел бы их, если ее полюбил.

— Видишь, Глаша, я тебе все говорю приблизительно, упрощенно. Вот, например, если бы мы полюбили друг друга, нам ничто и никто не помешал бы быть вместе. Мы с тобой свободны от обязанностей перед другими, то есть мы холостые. А вот когда рождается любовь между людьми, у которых есть семьи, тут уже в борьбу с любовью вступают чувство долга перед семьей, сами семьи и окружающие люди.

Глаша захохотала, взъерошила рукой его загривок:

— Воспитываешь, да? Знаю, как это у вас называется! Моральное разложение. Чудак ты!.. Ну вот мы и пришли! Побегу, а то у нас в одиннадцать вахтерша дверь запирает. Будь здоров!

Василий не успел даже ей руку подать. А намеревался сегодня сказать ей о своих чувствах, о том, что с каждым днем все больше и больше его тревожит.

На следующее утро, едва Табаков вошел в техбюро, Любовь Андреевна встретила его вопросом:

— Ну, как кино, Василий Иванович?

— А вы откуда знаете, что я в кино был?

— Мы даже знаем, с кем вы ходили.

— Мне кажется, у вас появился какой-то нездоровый интерес к моим личным делам...

— Наоборот, здоровый интерес к нездоровым делам.

— Что вы подразумеваете под «нездоровыми делами»?

— А вы и сами знаете. И не стройте из себя... Между прочим, здесь не место для разговоров на эту тему, занимайтесь делами.

Любовь Андреевна мощно развернулась на взвизгнувшем стуле, сняла трубку телефона. И вышло так, будто технолог Табаков сам затеял этот «непроизводственный» разговор, словно он такой работник, которому бы только лясы точить, но не заниматься делом. А она, Любовь Андреевна, такого не потерпит...

В обед Табаков в дверях столовки столкнулся с председателем цехового комитета Петром Сергеевичем Дубовым. Разминулись, потом Дубов, как бы вспомнив что-то, подошел к Табакову.

— Слушай, Василий Иванович, чуть не забыл тебе сказать! После работы на часик надо собраться, кое-что обсудить. Не забудь!

— А что за вопрос?

— Да там всякое... Подходи.

На заседании цехового комитета распределяли путевки в пионерский лагерь, в дома отдыха, кому-то оказывали материальную помощь на период лечения. Одним словом, вопросы были «летние». А когда все уже собрались расходиться, Дубов спохватился:

— Да, товарищи, чуть не забыл!.. Тут у нас один внеплановый вопросик есть... Собственно, это и не вопрос, а так, товарищеский разговор... Слушай, Василий Иванович, расскажи, что там у тебя с этой... с новенькой, цыганкой? А то по цеху какие-то разговоры ходят, а мы ничего не знаем.

Табаков недоуменно поглядел на членов цехкома. При чем здесь он, почему об этом надо говорить на цеховом комитете? И вообще, какие «разговоры»?

Дубов, не дождавшись ответа от Василия, словно не замечая его оторопи, спокойно пояснил членам цехкома:

— Товарищи, тут дело такое. Оно, может, и выеденного яйца не стоит, но ведь речь идет о члене цехового комитета, нашем товарище, Василий Ивановиче... Я хотел бы коротко проинформировать... Дело в том, что...

— По какому праву вы заводите этот разговор?! — Табаков вскочил со стула. — Чью-то выдумку возводите черт знает во что! Не к лицу, вам, Петр Сергеевич, пожилому человеку, ввязываться в сплетни...

Петр Сергеевич пропустил мимо ушей слова Табакова, будто они не ему были адресованы, будто не он только что требовал от Табакова объяснения.

— Вы знаете, товарищи, что эту цыганку в цех устроил товарищ Табаков. Что ж, ладно. Но ведь теперь ходят разговоры, будто товарищ Табаков за оказанную услугу хочет кое-что получить от цыганки... Одним словом, отношения непонятные...