Антонина Коптяева - Товарищ Анна

Под окном вдруг зашуршало что-то, и Валентина от испуга и неожиданности чуть не свалилась с подоконника. Тайон, встав у стены на задние лапы, молча приветствовал её, потягиваясь и размахивая тяжёлым хвостом.

— Ах ты, дурной! — тихонько вскричала Валентина; она перегнулась из окна, упираясь коленом в подоконник, с трудом подняла и втащила собаку в комнату. — Всё шляешься? — спросила она строго.

Тайон виновато улыбнулся.

— Когда же ты привыкнешь к своему дому? — Валентина достала из шкапчика кусок булки, но Тайон только из вежливости обнюхал его. — Я привяжу тебя на верёвку, — сказала Валентина; она сердилась, но чувство одиночества уже отлетело.

Она начала одеваться, даже напевала чуть слышно, но её не покидала мысль о том, что Анна обиделась, что теперь уже неудобно будет пойти к ним.

Всё утро в больнице она была задумчива, нервничала, принимая больных в поликлинике, а когда главный врач предложил ей поехать вместо заболевшего фельдшера в тайгу к разведчикам, то она совсем приуныла.

— Как же вы поедете? — спросил вечером Ветлугин, пришедший по обыкновению навестить её. — Вы умеете ездить верхом?

— В том-то и дело, что не умею.

— А сапоги у вас есть?

— Есть, но я ни разу их не надевала, — равнодушно ответила Валентина, сидевшая с шитьём в руках.

— Вы же не поедете в туфлях...

— Не знаю я, ничего не знаю! — уже с досадой ответила Валентина и, страдальчески морщась, посмотрела на уколотый палец. — Как поеду и с кем поеду, — мне всё равно.

— Поедете вы с Андреем Никитичем, — сообщил Ветлугин. — Я это знаю потому, что Анна Сергеевна при мне разговаривала по телефону, — пояснил он, удивлённый быстрым движением Валентины и тем взглядом, оживлённым и испуганным, который она вскинула на него. — Там заболело два разведчика. Анна Сергеевна беспокоится... может быть, тиф.

— Об этом уж мы должны беспокоиться, — намеренно сухо промолвила Валентина и низко склонила голову над шитьём.

Сильно вьющиеся на концах и над висками пряди волос совсем завесили от Ветлугина её лицо, видна была только круглая мочка маленького очень розового уха.

Но вдруг она откинула голову, искоса взглянула на Ветлугина:

— Это далеко... ехать?

— Да километров тридцать будет, и все тропой.

— И обязательно нужно в сапогах?

— Обязательно. Иначе вы собьёте ноги.

— Я же сказала, что у меня есть... — Валентина быстро опустилась перед диваном, вытащила из-под него пару маленьких связанных ушками сапог. — Вот! Я купила их, когда приехала сюда.

Ветлугин взял сапоги, развязал бичёвку.

— Они вам будут великоваты, — сказал он, шаря в сапоге, не торчат ли гвозди, но гвоздей не было, и он снова взглянул на Валентину, и сердце его сжалось от смутной догадки. — У вас есть портянки? — спросил он помолчав.

— Нет, но я могу сделать. — Валентина вынула из чемодана отрез полотна, оторвала от него широкую полосу. — Вы мне покажите, как это делается... Как нужно навёртывать.

Она села рядом с Ветлугиным, сняла туфлю, начала пеленать ногу поверх чулка.

— Так и так... А теперь как же?

— Дайте я сделаю, — предложил он и, опустясь на колени, деловито перепеленал ногу Валентины. Лицо его при этом было очень серьёзное и даже угрюмо.

Когда он хотел подняться, Валентина положила руку на его плечо. Ветлугин вздрогнул, но овладел собой и в лицо ей посмотрел почти холодно.

— Что вы хотите сказать?

— Я хочу сказать, что вы самый хороший, самый славный человек из тех, кого я встречала! Я чувствую, мы станем друзьями.

Ветлугин вспыхнул, как мальчик. Его догадка превращалась в уверенность. Не в силах ответить хоть что-нибудь, он отстранился молча.

Лошадь была очень высокая, и оттого, что она всё время быстро переступала ногами, вся её длинная спина до кончиков навострённых, стригущих ушей змеисто шевелилась. Шевелились и её выпуклая грудь, и гладкие круглые бока, и сидеть на ней, особенно в начале пути, было страшно и неудобно. Валентина то и дело теряла стремена, смущённо и сердито ворчала, отыскивая ногой ускользавшую опору.

«Наверно, я очень смешная сейчас?» — думала она и старалась держаться как можно прямее. Ей казалось, что она скачет во весь опор, но смирная её лошадь только трусила добросовестно, без понуканий по выбитой корытом лесной дорожке, размытой на спусках дождями. Вернее, лошадь торопилась просто из боязни отстать в тайге от своего чёрного соседа по конюшне, на котором ехал Андрей. Не всё ли равно, что побуждало её бежать? Важно было лишь то, что она стала как будто ниже ростом, и спина у неё оказалась вдруг такой надёжно-широкой.

Осмелев, Валентина начала посматривать по сторонам — на зелёный полумрак леса, на уютное лесное болотце, заросшее пухлыми моховыми кочками и жёлтыми звёздочками чистотела. Теперь, когда лошадь отстала, замявшись в нерешительности перед размешанной на тропинке грязью, Валентина крепко толкнула её каблуками сапог и, перескочив рытвину, снова почувствовала себя счастливой и гордой. Ей уж и досадно стало, что Андрей ехал впереди и не заметил проявленной ею. ловкости.

— Я нарочно еду тихо и всё жду, что вы окликните меня, — ответил он на её упрёк в невнимательности.

— Мне же никогда не приходилось ездить, — оправдываясь, сказала Валентина и, недовольная собой за это заискивание, добавила с хвастливой небрежностью: — Зато теперь я уже могу, как угодно.

— А рысью?

— И рысью.

— А ну, попробуем! — и, неожидан её согласия, Андрей толкнул вперёд свою лошадь.

Валентина сразу потеряла стремя и съехала набок. Но всё же она не слетела, не выпустила даже поводьев, а крепко, как испуганная кошка, вцепилась в седло. Она бы расплакалась от досады, но сознание того, что всё-таки она не упала, вовремя ободрило её. Она даже сумела поправиться в седле, и Андрей ничего не заметил, когда остановил коня и обернулся улыбаясь.

— Ну, как? — крикнул он, не разглядев выражения её детски изогнутых губ, но она ничего не ответила.

— Я устала, — сказала она, когда они проехали в молчании ещё километров пять. — Я устала и хочу пить, — повторила она, и в голосе её прозвенел уже не задор, а слёзы.

— Скоро мы доберёмся до воды. Там можно будет напиться и отдохнуть, — ответил он утешающе, как иногда говорил Маринке.

— Поезжайте со мной рядом, — потребовала Валентина. — Моя лошадь всё время спотыкается. Она не кривая?

— Нет, она не кривая, — удивлённо возразил Андрей и поехал совсем близко, но не рядом, а попрежнему впереди: дорожка была узкая.

«Его ничем не расстроишь!» — думала Валентина, почти ненавидя его серую шляпу с откинутой на поля сеткой, его крепкую, красную от загара шею, его спокойные плечи. — «Нет, она не кривая!» — передразнила Валентина с ожесточением. — «Я и сама знаю, что она не кривая! Но могло же мне показаться...»