Николай Глебов - Бурелом

— Набегут волки, отгоним, — стал успокаивать пастуха Василий.

— Ай-яй, Василь, ты степь не ходил, я давно ходил. Степь свой закон есть.

— А кто его писал, этот закон.

— Уй, ровно умный человек-та, а не понимал. Степь писал, — заявил он решительно. — Шибко сердитый закон. Бай, джатак — псе слушал закон. Кто не слушал, пропадайт.

— А что это за такой закон, что люди боятся?

— Смотри! — Рука Калтая протянулась по направлению занесенных снегом кустарников. — Корсак мышь ловил, — показал он на мышковавшую лису, — волк корсак хватал.

— А-а, теперь понимаю: кто, значит, сильнее, тот и хозяин.

Василий подумал о своем спутнике: «Вот и возьми ево. Неграмотный, а понимает». Василий с уважением посмотрел на шагавшего рядом с ним пастуха.

Вскоре погода установилась, и корм к заимке успели вывезти до февральских буранов.

В марте дни стали длиннее и наступила оттепель. В один из таких дней на заимку приехал Лукьян.

— Ты опять пригрела Ваську? — заметив Обласова во дворе, недовольно спросил он дочь.

— Помогает Изосиму по хозяйству. Работник он старательный, непьющий, — стала защищать Василия хозяйка.

— Я не об этом, — поморщился Лукьян. — Слава идет о нем не шибко добрая.

— А что?

— Дружба у него завелась большая с Кириллом. А тот, говорят, против царя идет.

— Ну и что из этого?

— А то, что он втемяшил в голову Ваське, засело у него крепко.

— Откуда ты знаешь?

— Поносил Васька не раз состоятельных людей при народе. Угловскому уряднику я уже баял об этом. Сулился приструнить Ваську. — Помедлив, Лукьян спросил: — А здесь за ним ничего такого не видно?

— Нет, вечерами ходит только в малуху с работниками в карты играть.

— Ты хоть раз послушала, о чем они за картами говорят?

— Нет, да и слушать не буду. На Василия я надеюсь.

— Надейся, как на вешний лед. Я тебе скажу, что теперь глядеть в оба надо. Из городов слухи ползут не шибко хорошие, да и небесное знамение, говорят, было. Хвостатая комета будто бы появлялась на небе. Правда, сам-то я не видел, но добрые люди сказывали. Скупщики хлеба не были у тебя?

— Нет.

— Рыскают они по деревням и селам, как волки, чуют добычу. Смотри, как бы тебя не обыграли.

— Не обыграют. Да и нужды нет хлеб продавать. Что в амбаре — то в кармане.

Лукьян погладил бороду. «Мужиком бы тебе родиться, а не бабой, — подумал он про дочь. — Не чета Савке». Помолчав, сказал:

— Савка с разделом пристал. Сношка подзуживает. Жить с нами не хочет. Каждый день тростит — уйду да уйду. А Савка как ошалел: «Давай раздел». Прошлый раз напился и чуть с кулаками на меня не полез. В кабак заглядывать через это стал.

— Возьми да отдели.

— Что ты?! — Лукьян от удивления приподнялся с сиденья. — Хозяйство рушить? Нет, — покачал он отрицательно головой. — Пока я жив, никакого раздела не допущу! — Сычев прихлопнул рукой по столу и зашагал по комнате.

— Но Савелий заералашит и вконец свихнется.

— Ну и пускай, ежели добром не хочет жить. Поменьше бы бабу слушал.

— Может, на это причина есть?

— Какая причина, — Лукьян отвел глаза от дочери, — просто дурь. Вот чо, дело у меня к тебе, — перевел он разговор.

— Говори.

— Приезжал ко мне шадринский купец Лыткин. Овдовел он летось. Заикнулся насчет тебя. Человек состоятельный, лесопильный завод, мельница и все прочее. Я ему ничего не сулил, только сказал, что пускай сама решает. А спросить спрошу.

— Не пойду я взамуж.

— Гм, стало быть, вдоветь весь век хочешь. — Феврония молчала. — При твоем хозяйстве мужская рука нужна.

— Изосим есть.

— Что Изосим, он уже старик.

— Сама буду хозяйничать, как сумею.

— Ну ладно, оставайся с богом, я поеду. — Перекрестив дочь, Сычев вышел.

На второй день после отъезда Лукьяна Феврония распорядилась оседлать лошадь и вместе с Василием выехала в степь.

Приближалась весна. Мартовский наст блестел на солнце, как зеркало. Кони, что были в степи на тебеневке, с трудом добывали корм и худели с каждым днем. Понурив головы, сбившись в кучу, они подолгу стояли в одном месте, боясь переступать израненными ногами по твердому насту.

Запасы кормов на заимке Бессоновой были на исходе, и те были нужны для стельных коров. Оставалось одно — перегнать лошадей от участка, где они паслись, к зародам соломы и остаткам сена от зимней вывозки.

Василий и Феврония заметили косяк лошадей недалеко от угловской дороги. Подъехав к ним, Феврония слезла с седла и подошла к жеребой кобыле. Передние ноги лошади были в кровавых ссадинах. Хозяйка поманила к себе Калтая. Вместе с ним подошел и Василий.

— Ты что наделал, малахайная душа? — показывая на израненные ноги кобылы, спросила она резко Калтая. — Почему не оставил в загоне?

— Загон оставлять нельзя. Кобыла родит — кто будет смотреть? Здесь моя смотрит. Родит — жеребенок попонка даем. Загон родит — человека, нет, жеребенок пропадайт, мороз.

— Я тебя спрашиваю, как ты смел выпустить жеребую кобылу в степь?

— Загон корма нет, человека нет, — вновь начал объяснять хозяйке Калтай.

— Замолчи! — Феврония неожиданно взмахнула плетью и ударила Калтая.

Стоявший рядом с ней Василий вырвал плеть из рук Февронии и отбросил далеко в снег.

— Ты что, сдурела, что ли? Человека бить!

— Мало. Надо ему еще по роже дать, — запальчиво ответила хозяйка.

— Вот как? Ищи-ка теперь другого работника. — Василий круто повернулся от Февронии и зашагал по дороге на Косотурье. Его нагнала Феврония.

— Куда ты?

— Домой, в Косотурье, — не останавливаясь, хмуро ответил Василий.

Феврония забежала вперед, ухватилась за его полушубок: — Вася, ну прости. Погорячилась я. Не уходи. — Феврония опустилась на колени и с мольбой посмотрела на Обласова. — Ну виновата, но зачем уходить? Хочешь, я попрошу прощения у Калтая?

— Нет. — Василий решительно отвел ее руки от себя и зашагал по дороге.

— Вася! Вася!

Не оглядываясь, Обласов прибавил шагу. Казалось, все в нем кипело. «Бить Калтая? А за что? За то, что он не оставил жеребую матку без надзора, и за это Феврония ударила его плетью да еще и обозвала. Галиться над человеком ни за что ни про что. Нет! Я ей больше не работник!»

Тебеневка осталась далеко, версты за три от нее Василия нагнал ехавший на санях знакомый мужик.

— Давай садись ко мне. Должно, в Косотурье направился?

— Ага.

— Ты скажи, что случилось с Бессонихой? Гонит на заимку как бешеная. Чуть меня не стоптала. Жварит иноходца плетью во всю мочь. Только снег из-под копыт летит.

— Не знаю, не спрашивал. Может, не в духе, — ответил Василий и привалился к передку саней.

Вечером рассказал отцу про случай на тебеневке.

— А тебе какая корысть? — спросил Андриан.

— Хозяйка бьет работника, а я, по-твоему, должен в стороне стоять?