Николай Глебов - Бурелом

Из кабака его увел знакомый мужик.

После ухода Василия с заимки Феврония долго еще лютовала над домашними. Досталось и Изосиму.

— В степи гололед, кормов близко нет, кони вот-вот дохнуть начнут. Где ты был раньше? Раз доверено тебе хозяйство, должен заботу иметь.

Изосим оправдывался:

— Надо бы лошадей сразу на ток перегнать, соломы там хватит, да и сено близко.

— Надо, надо... А почему не перегнал?

— Кто думал, что будет гололедица, — развел руками Изосим. — Лучше хотел сделать.

— Ладно, хватит, — Феврония прихлопнула рукой по столу. — Запрягай иноходца и поезжай за соломой. К утру чтоб была доставлена к месту тебеневки.

Изосим вышел. Мысли Февронии вернулись к недавним событиям. «Какая беда, что ударила Калтайку? Пусть знает хозяйскую руку. И нечего было вмешиваться Василию. Подумаешь, защитник нашелся. Теперь, поди, покаялся не раз. Вернется... — Феврония прошлась по комнате. — Ему ли не жилось у меня? Сыт, одет, что еще надо?» — Остановилась у окна, посмотрела на весеннюю лужу во дворе, где лопотал что-то своей подруге нарядный селезень. Перевела взгляд на крышу амбара, на голубей, что миловались, и, скрестив руки, вновь зашагала по комнате.

Наступила ночь. Феврония долго лежала с открытыми глазами, беспокойно ворочалась, поправляла несколько раз подушки. Несмотря на холодок, что тянулся через открытую форточку, откинула одеяло.

Рано утром пошла в малуху. Там было пусто. Василий не вернулся. «Подожду денька два-три, может, одумается, придет. Андриан-то не шибко ему обрадуется. Хлеба у них не густо. Не раз еще мне поклонятся».

Но надежда на возвращение Василия оказалась несбыточной. Весь апрель хозяйка камаганской заимки не находила себе места. То проявляла бурную деятельность по хозяйству, то целыми днями сидела, укутавшись в пуховый платок, почти не отвечая на вопросы домашних. Наконец, не выдержав, поехала в Косотурье.

Встретила ее Митродора. Лукьян с Нестором были на пашне. Савелий после очередной выпивки спал в маслобойне. За чаем мать жаловалась:

— Вот уж скоро месяц как сношка опять ушла из дому. Через это Савелий и пить начал. Просил спервоначала раздел у отца. Тот не дал. Я стала говорить старику: «Отдели ты их. Может, лучше жить станут». Куда там. Как гаркнет на меня: «Не суйся не в свое дело!» Да как не соваться? Я, поди, мать Савелию-то. Жалко. — Митродора поднесла платок к глазам.

— Где сейчас Гликерия?

— У отца живет. — И наклонившись к уху дочери, зашептала: — Баяли мне бабы, что Гликерия с Васькой Обласовым живет. Не раз видели их вместе.

Не заметила мать, как побледнело лицо дочери. Феврония шумно поднялась с лавки.

— С Васькой, говоришь? — стремительно подошла к вешалке и стала одеваться. «Так вот он на кого променял мою любовь! Погодите, голубчики, я покажу вам обоим». Феврония накинула шаль и выбежала из комнаты.

— Куда ты? — крикнула Митродора.

Феврония сердито махнула рукой и вышла за ворота. На улице ни души. Не замечая луж, Феврония зашагала в сторону чистовских изб. «Теперь понятно, почему Василий не вернулся ко мне. А та тихоня, дорогая сношка, обвела нас обоих с Савелием. Пригрели змейку на свою шейку. Погоди, доберусь до тебя, голубушка. Запоешь не своим голосом. Я тебе не Савка, штоб за нос водить...». Лицо Февронии пылало от гнева. К избе Ильи она подбежала, не чуя ног. Пнула дверь и вошла в избу. Илья сидел возле опечка и ковырял шилом хомут.

— Где Гликерия? — не здороваясь, спросила она резко.

Илья не спеша отложил свою работу и спокойно произнес:

— Добрые люди здороваются, а ты что, сорвалась с привязи, что ли?

— Я спрашиваю, где Гликерия? — притопнула ногой Феврония.

— Ты что командуешь здесь? — Илья поднялся с лавки. — А ну-ко давай отчаливай отсюда, дорогая сватьюшка, пока ремнем тебя по мягкому месту не огрел.

Феврония подбоченилась:

— Испужалась я шибко, — пропела она с издевкой и решительно шагнула к столу. — Куда упрятал Глашку? — Феврония пристукнула кулаком по столешнице.

— Да ты что, одурела, что ли? Уехала Гликерия, а куда, знать тебе не надобно.

— Халудора, потачником дочери стал! — Хлопнув дверью, Феврония вышла.

Илья покачал ей вслед головой:

— Правильно говорят: баба да бес — один у них вес.

Гнев Февронии не остывал. «Пойду, однако, посмотрю к избе Обласовых», — думала она.

Старый Обласов с женой и сыном ужинали.

— Хлеб-соль, — бросила Феврония с порога избы.

— Садись с нами ужинать, — пригласил нежданную гостью Андриан.

— Сыта.

— Сытого гостя легче потчевать.

— Не хочу, — усаживаясь на лавку, резко сказала Феврония.

«Поди, хлеб просить пришла, что забрал у нее с осени», — подумал Андриан и отложил ложку. В избе наступило неловкое молчание. Василий поднялся из-за стола и, отойдя к печке, вынул кисет и начал свертывать «козью ножку».

— Ты хоть при гостье-то не кури. Сам знаешь, они не любят табака, — покосился Андриан на сына.

— Открою заслонку.

— Печку выстудишь, — вмешалась мать.

Василий молча положил кисет в карман и посмотрел украдкой на Февронию. «Зачем пришла?» — подумал он с неприязнью. Молодой Обласов продолжал стоять у печки, недобро поглядывая на гостью. Но, встречаясь с ее глазами, отводил взгляд в сторону, и гнев Февронии проходил. Ее губы дрогнули в едва заметной улыбке.

— Ну, фармазон, как живешь? — спросила уже мягко Феврония молодого Обласова. — Почему не сказался, что ушел с тебеневки?

— Сама знаешь. — И, помолчав, спросил в упор: — Зачем избила Калтая?

— Да ведь он мухамет некрещеный, — пожала в удивлении плечами Феврония.

— Что из этого? Калтай такой же человек, как и ты.

Гостья всплеснула руками:

— Ты что, одурел? Вздумал меня с кобылятником немаканым сравнивать, — покачала она укоризненно головой.

— И то правда, — поддакнула мать Василия. — Слыхано ли сравнивать православного человека с каким-то мухаметом, прости господи.

Андриан сердито посмотрел на старуху, но промолчал.

— Ну как, поедешь в Камаган или нет? — спросила примирительно Феврония.

— Нет, не поеду. Осенью мне в солдаты. А может, и раньше возьмут. Да и отцу надо помочь избу переставить.

— Я могу послать лес и плотников, — продолжала уговаривать Феврония.

— Из Косотурья никуда не поеду. — Василий отвернулся к печке.

— Что ж, неволить не буду. — Феврония поднялась со скамьи. — А насчет рекрутчины поговорю с волостным писарем. Может, отсрочку даст. Переделает бумагу и все. Ему ведь не привыкать. Подумай. Я проживу здесь с неделю и перед отъездом зайду. — Поклонившись старикам, Феврония постояла у порога, посмотрела на молодого Обласова, хотела что-то сказать, но, подавив вздох, нажала плечом на дверь.