Николай Глебов - Бурелом

На какое-то время его друг затих, и только по движению губ Обласов понял, что Калтай еще жив. Наклонился к нему ниже и напряг слух.

— Будешь шестой аул, найди мой малайка, скажи: Калтай умирайт большевик. Иди, Василь.

В тот день в ущелье погибло немало с той и другой стороны.

Передав команду своему заместителю и приказав двигаться вперед, Василий подошел к братской могиле у обочины и, сняв фуражку, долго стоял в раздумье. Здесь, вдали от родных степей, лежал в горах Урала его верный друг Калтай, с которым он делил горести батрацкой жизни в Камагане.

— Фарит, коня! — И когда связной подъехал, Обласов вскочил в седло, еще раз посмотрел на дорогую могилу и, тяжело вздохнув, тронул коня за повод.

Сводный отряд Блюхера продолжал свой путь. Белочехи и дутовцы «сидели на плечах» томинцев, измученных дальними переходами, не давая им покоя ни днем ни ночью. У отряда не было продовольственных баз, чувствовался недостаток огневых средств защиты.

Василий за эти дни еще больше осунулся, резко выступали скулы на когда-то округлом лице.

В редкие дни затишья стучали топоры, шваркали пилы.

— Давай, давай, ребята! Чем больше будем оставлять за собой завалов, тем дольше простоят здесь беляки и мы скорее выберемся из гор, — говорил Томин своим отрядникам. — А хорошее, однако, место выбрали, — оглядывая окрестность, продолжал Томин. — С одной стороны, отвесная скала, с другой — крутой обрыв. За ним тайга. Заяц не проскочит. Молодцы, ребята, — похвалил он партизан Обласова, занятых валкой леса. — Теперь можете спокойно двигаться день-два под прикрытием конного эскадрона.

Августовское солнце высоко поднялось над уральской тайгой, ярко освещая узкую полоску дороги, по которой двигался сводный отряд партизан. Жара. Покрытые яркими цветами белоголовика и нежно-голубыми колокольчиками, склоны гор, казалось, молча прислушивались к стуку телег, тачанок, ржанию коней, говору обозников и резкому металлическому звуку колесных лафетов. Впереди, опустив свободно поводья, шла конница Ивана Каширина, за ней устало шагали партизаны Уральского отряда. Замыкали томинцы, в хвосте которых шли интернационалисты и рота Обласова. Жара не спадала. Ноги от долгой ходьбы ныли, хотелось пить.

Из ущелий несло прохладой, запахом багульника, прелыми травами. Порой было слышно, как там, внизу, шумел на камнях быстротечный ручей.

— Дойдем до распадка и станем на отдых, — говорил Василий, глядя на изнуренные походом лица своих бойцов.

Белые упорно наседали на арьергард Николая Томина, стараясь отсечь его от главных сил и уничтожить.

В середине августа после одной из стычек с белогвардейцами Обласов потерял своего ординарца Фарита. Случилось это так. Сводный отряд проходил мимо одной из башкирских деревень. Как и всегда, Фарит находился возле своего командира. Когда исчезла из вида деревня, Обласову нужно было послать Фарита с донесением к Томину. Василий поискал взглядом ординарца. Вблизи его не было. Спросил конников, те сказали, что его не видели.

«Куда он мог запропаститься? — с тревогой подумал Обласов. Сбежать из отряда Фарит не мог — в этом Василий был убежден. — Возможно, задержался в деревне?» Обласов послал к Томину другого человека.

Наступил вечер. Сводный отряд Блюхера, выбрав неширокую долину, выставил заставы и, расположив секреты, остановился на отдых. От ближних к лагерю гор легли сумрачные тени, потянуло прохладным ветерком. Ночь скрыла угрюмые шиханы, ущелья и долину, где горели костры. Высыпали звезды.

Завернувшись в шинель, Обласов пытался уснуть, но сон не шел. Мысли о Фарите перекинулись на недавние события в отряде. Как-то раз, проверяя вместе с командирами частей порядок движения партизан, Василий Константинович Блюхер обратил внимание на баймакцев, в состав которых входила рота Обласова. Шли они нестройно, сложив винтовки и подсумки с патронами на подводы. На ногах болтались обмотки, некоторые из отрядников, связав ботинки, перекинули их через плечо. Блюхер перевел глаза на Обласова.

— Ваша часть?

— Так точно, — ответил по-солдатски Василий.

— Сразу видать ее боевую готовность, — усмехнулся Блюхер и неожиданно подал команду: — В ружье!

Толкая друг друга, баймакцы кинулись к телегам и начали разбирать оружие.

— Николай Дмитриевич, — обращаясь к сопровождавшему его Томину, заговорил командующий, — у вас в отряде политическая работа среди бойцов поставлена, как я знаю, неплохо, но чем объяснить подобное явление? — Блюхер кивнул на продолжавшихся толкаться возле телег баймакцев.

— Эта часть пришла в Белорецк накануне выхода из города. Боевой выучки не имела. Конечно, я не одобряю их командира, — Томин взглянул на Обласова. — Но в бою эти ребята — молодцы.

Это воспоминание беспокоило, мешало уснуть. Василий поднялся и подошел к обочине дороги, у которой ярко горел костер. Возле него сидела группа незнакомых партизан, среди которых он увидел своих из Павловска.

— Что, товарищ командир, не спится? — тепло спросил один из них и подбросил хвороста в огонь.

— Да-а, — неопределенно протянул Василий и, сложив ноги по-казахски, стал бездумно смотреть на костер.

Вспыхнувшее пламя осветило по-разному одетых людей: в крестьянской одежде, в шинелях, иные были в английской форме цвета хаки — перебежчики из белой армии.

— Есть вопрос к вам, товарищ командир. Ребята, которые перебежали к нам от белых, слышали, будто наш главком Василий Константинович Блюхер — немец из какой-то Пруссии? — спросил знакомый Обласову партизан из соседней с Косотурьем деревни.

— А ты как думаешь? — пытливо посмотрел Василий на своего земляка.

— Я так думаю: кто бы он ни был, а ежели стоит за революцию, за советскую власть — значит, наш человек.

— Правильно. Только Василий Константинович Блюхер — русский, из рабочего класса.

— А почему тогда носит немецкую фамилию?

— Его прадед был крепостным крестьянином у помещика из Ярославской губернии. Мужик был со смекалкой, как говорят, умом и статью не обижен. Помещик дал ему прозвище Блюхер в честь прусского фельдмаршала времен Наполеона. Прозвище перешло к отцу Василия Константиновича и закрепилось по паспорту как фамилия.

— Белые пишут и говорят, что большевики предали Россию немцам и будто бы поэтому послали командовать Красной Армией Блюхера.

— Давно знакомая трепотня, — усмехнулся Обласов. — Что же так сидеть, споем, что ли? — И, поджав рукой щеку, Василий начал медленно:

Сидевшие у костра негромко подхватили:

Вблизи послышался конский топот. Круто осадив коня, всадник слез с седла и подошел ближе. В отблесках костра показалась фигура Томина. Не выпуская повод из рук, Николай Дмитриевич, опустился возле Обласова и сказал: