Николай Глебов - Бурелом

— Господа, нам нужно во что бы то ни стало перехватить инициативу у англичан на концессию медной руды в Кыштыме. Для этой цели...

«Как бы не втянули отца в свою компанию», — подумала Феврония и, перешагнув порог, неожиданно столкнулась с Дегтяревым.

— Феврония Лукьяновна! Я вас ищу. — Было заметно, что Дегтярев «под мухой». — Приглашаю вас на тур вальса.

— Я не танцую.

— Такая роскошная женщина и вдруг не танцует! — удивился он.

— Не учили. Мы ведь деревенские, люди темные, городских обычаев не знаем, — затаив усмешку, певуче, по-старообрядчески ответила Феврония. «И с чего это он липнет ко мне?» — подумала с беспокойством Феврония.

— Пройдемте в зал, посмотрим на танцы, — предложил Дегтярев и, взяв под руку Февронию, вышел с ней к танцующим. В ритме плавного танца проплывали нарядно одетые пары.

— Вам нравятся городские танцы?

— Нет.

— Почему?

— По-нашему, плясать так плясать, чтоб половицы ходили.

— Вы, очевидно, из Зауралья. Там я наблюдал темпераментные пляски.

— Вы были в Зауралье? — в свою очередь спросила Феврония.

— Не только был, но и жил одно время в станице Звериноголовской.

— Знаю. Это не так далеко от Косотурья.

— Бывал и там. Встречался с крестьянами. Некоторых знаю лично.

— Например?

— Обласова. — И тут же бросил внимательный взгляд на вспыхнувшее лицо Февронии. «Ага, — подумал он со злорадством, — рыбка плывет в сети».

— Обласовых в Косотурье много, — оправившись от минутного замешательства, спокойно сказала Феврония. И тут же пронеслось в голове: «Не об этом ли офицере из Троицка говорил мне Крапивницкий? — И сказала вслух: — Народ в селе я уже перезабыла. — И перевела разговор на другую тему: — Вы не знаете даму, которая танцует с Крапивницким?

— Это жена видного офицера, Строчинская.

— Вы знакомы с ее мужем?

— Да, по службе в Троицке.

«Теперь ясно, — пронеслось в голове Февронии. — Этого человека надо опасаться».

«Рыбка лавирует, в сети не идет. Что ж, подождем». — и Дегтярев как можно беспечнее обратился к Бессоновой: — Завтра, как вы знаете, праздничный день. У вас нет намерения покататься на тройках?

Знавшая толк в лошадях и любившая быструю езду, Феврония охотно согласилась и в свою очередь спросила:

— Кто едет? »

— Крапивницкий, Строчинская, еще один офицер — некто Халчевский со своей дамой и, с вашего позволения, преданный вам слуга, — поклонился Дегтярев.

«Подальше бы от твоей преданности», — подумала Феврония. — Хорошо, завтра буду ждать. — И молча стала смотреть на танцующих.

— О чем задумались? — Дегтярев осторожно взял Февронию за локоть.

— Думаю, не пора ли мне домой, — освобождая свою руку, ответила Бессонова.

— Вас проводить?

— Спасибо. Я еду с отцом. — Феврония холодно простилась с Дегтяревым и направилась к Лукьяну, который продолжал бражничать с коммерсантами.

Швейцар помог им одеться и вызвал извозчика.

Закрыв лицо от резкого ветра муфтой, Феврония думала: «Дегтярев догадывается о моей попытке освободить Василия. Что делать? Отец в этих делах не советчик, — взглянула она на дремлющего Лукьяна. — Крапивницкий — пока единственный человек, который может помочь. Если Дегтярев станет домогаться чего-либо, скажу Крапивницкому. А вообще надо поторопиться с выездом из Челябинска. Не глянется мне в городе... Да и на заимке одна скука. Дождаться бы только Васю».

В полдень, гремя бубенцами, к гостинице, где остановились Лукьян и Феврония, подъехали на двух тройках Крапивницкий и Дегтярев с дамами. Феврония была уже одета для поездки. Когда спускалась с лестницы вместе с Крапивницким, она чуть не вскрикнула от неожиданности: у подъезда, кроме троек, стояли две оседланные лошади, их держал под уздцы одетый в форму гайдамака Прохор Черепанов. Навстречу шел незнакомый офицер, приложив руку к сердцу, он попросил прощения за опоздание и за то, что явился один.

— Знакомьтесь. Пан Халчевский из куреня имени Шевченко — большой жуир и повеса, — представил его Крапивницкий.

Бессонова подала руку и, поклонившись дамам, сидевшим в кошевках, посмотрела в сторону Прохора. Глаза их встретились. «Подойти к нему, спросить о Васе? Нет, сейчас не время», — решила она и заняла место в кошевке рядом со Строчинской, которую ей представил Дегтярев. Затем она услышала голос Халчевского, обращенный к Прохору:

— Курочка! Отведи лошадей на манеж и передай своему сотнику Лушне мое спасибо.

— Слушаю, пан поручик, — ответил молодцевато Прохор.

Тройки под звон колокольцев двинулись по Уфимской улице на Варламовский тракт. Ошеломленный неожиданной встречей с Февронией, Прохор провожал глазами две тройки до тех пор, пока они не скрылись из вида. Вот где пришлось встретиться с дочерью Лукьяна, которую знал по Косотурью еще девушкой. Неужели выдаст? Богатая купецкая дочь. Не диво, если и брякнет в контрразведку. В душевном смятении Прохор вернулся в свою сотню. Поделился тревожными мыслями с отделенным командиром Дионисием Лебединским, который по заданию подпольного комитета тоже пошел «добровольцем». Рассказал подробно, что знал о Февронии.

— Не думаю, что она донесет на тебя, — выслушав Прохора, сказал Дионисий. — Мне кажется, наоборот, зная, что ты друг Обласова, к которому неравнодушна, Бессонова будет искать встречи с тобой, чтоб узнать, где Обласов. Продолжай спокойно свою работу, — закончил он.

Между тем тройки неслись по Варламовскому тракту. Откинувшись на спинку кошевки, Феврония вся отдалась безмятежному чувству быстрой езды. Местами кошевку встряхивало, относило на раскатах. Там, где была гладкая дорога, ямщик лихо покрикивал на коней, и, развевая на ходу пышные гривы, изогнув красиво шеи, выбрасывая снег из-под копыт, пристяжные, как птицы, неслись над белым безмолвием варламовских равнин.

Вид бескрайнего поля, убаюкивающий звон колокольцев, мелодичный звук ширкунцов — все это напоминало Февронье степной Камаган. Там с Василием, пускай на короткое время, но она была счастлива. Промелькнуло это, как быстрая тройка. Вернется ли?

— О чем, Феврония Лукьяновна, задумались? — услышала она голос Крапивницкого.

— Так, ни о чем. Просто дремлется после вчерашнего бала.

— Рано уехали, даже не простились со мной.

— Вы были заняты, и мешать вам не стала.

— А почему не танцевали? — спросила Строчинская.

— Не было кавалера. Да хотя бы и был, все равно бы не пошла.

— Не любите танцы?

— Городские.

— Феврония Лукьяновна считает их холодными, так сказать, без экспрессии, которая свойственна, по ее мнению, лишь народным танцам, — заметил сидевший рядом со Строчинской Дегтярев.

— А-а, теперь понимаю. Пожалуй, Феврония Лукьяновна в какой-то степени права. Мы недалеко ушли от менуэта с его поклонами и реверансами. Я, например, сама сторонница настоящей русской пляски.