Анатолий Маркуша - Завещание грустного клоуна

Изо всех человеческих качеств, едва ли не самым гнусным, всегда считал и сегодня считаю жадность — источник множества пороков, и все-таки один вид жадности признаю заслуживающим самого высокого, откровенного и безоговорочного уважения — жадность на полеты! Всякий взлет — на планере-парителе ли, на спортивном легком самолете, на боевом истребителе или мирном пассажирском лайнере — возвеличивает в летчике человека. И не абы как формирует личностью, а по наивысшим меркам. Управляя самолетом, вы непременно без всякой демагогии ощущаете — нельзя одновременно думать, например, о Кремлевских звездах и о приготовлении маринада для грибов. Полет организует и четко направляет поток ваших мыслей, всего вашего сознания к строго определенной цели. Пусть вы ничего даже не слышали о философской мудрости Карлейля, небо на практике познакомит вас с его заветом: «Наша главная задача — не заглядывать в туманную даль будущего, а действовать сейчас в направлении, которое вам видно…» А коль кругом сплошная облачность и ничего дальше приборной доски разглядеть не удается, навык слепого полета, в котором доверять можно только индикаторам, подавляя свои такие привычные ощущения, отшлифует ваш ум, подчинит вашей воле органы координации, повысит качество вашей личности. Ни одна птица на свете не может летать вслепую, завяжите глаза хоть орлу, хоть воробью, непременно рухнут на землю. Только человек в состоянии пилотировать по приборам, вот ведь, что с нами сделало небо — научило, приучило, вынудило найти пути преодоления собственного несовершенства.

Летательный аппарат, давая нам больше, чем много, требует в свою очередь высочайшего к себе уважения. Заметьте, никакой летчик не позволит залезть в кабину, не вытерев предварительно ног; в жизни не встречал пилота, пинающего сапогом колесо, как это запросто делают темные шоферюги. И не такие уж это мелочи. Авиация женского рода, и требуют деликатного обращения. Не зря все мы ведем предельно почтительные тайные диалоги с нашими машинами, можете считать это пережитком, суеверием, да хоть мракобесием. Слова — мусор. А суть-то вот в чем — машина в моих руках, правильно, но сам я — в ее власти.

Испытав в полетах везенье и невезенье, нарадовавшись и натерпевшись страха, в конце концов понял — не стоит подсчитывать, чего досталось больше — плюсов или минусов, нет никакой необходимости подбивать балы, а вот, что порекомендовал бы всем молодым коллегам — везет, так не стесняйтесь улыбаться, ловите мгновение!

Авиация тем и замечательна — она много берет у человека, но еще больше дает взамен. Коль нет цели, личность исчезает, расплывается, тает. По мере того, как цели усложняются, достигать их делается, понятно, труднее — а в авиации всегда так — но вы не отступаете, и вас ждет награда — вы ощущаете уверенность — живу не зря!

Есть такое жаргонное понятие — «сложняк», кроется за ним, ох, много чего — полеты в облаках, пилотирование вне видимости земли исключительно по приборам, путь в сплошной черноте — к звездам и, понятно возвращение домой после свидания с ними. Если попробовать очень коротко характеризовать суть «сложняка», то все сведется к тому, что человек, не наблюдающий естественного горизонта, очень быстро теряет всякое пространственное представление. Слепой полет поэтому возможен лишь при помощи специальных приборов и не прост: судя по авиагоризонту, например, ваша машина накренилась, допустим, вправо, а природный сигнал, исходящий, уж извините, от задницы сообщает — ты валишься влево! Преодолеть себя, довериться самолетным стрелочкам, действовать в строгом согласии с ними — единственная возможность сохраниться в «сложняке».

Более или менее научившись летать в облаках днем, я приступил к освоению ночи. Сперва пилотировал в простых метеорологических условиях и в не самые темные ночи, потом, как полагается в авиации, шаг за шагом начал приближаться к настоящему ночному «сложняку». И вот взлетаю, почти сразу теряю из виду световые ориентиры на земле, ползу вверх в сплошной чернотище, стараясь не отвлекать взгляд от приборов, хотя кончики крыльев, озаряемые бортовыми огоньками — левым красным и правым зеленым — так и тянут к себе, так и влекут — глянь! Знаю: отвлекаться нельзя. Но кажется, я уже говорил: знать — одно, уметь — совсем другое…

На трех тысячах восьмистах метрах меня встречают звезды. Об удивительной красоте и коварстве ночного неба и стихами и прозой поведано более, чем достаточно — по черному бархату неба стелется золотая россыпь звезд и манящая даль неведомых миров зовет в свои объятия… но мне не докрасивостей истинных и мнимых, звезды, стоит заглядеться, завертят и сбросят с высоты, только посмей усомниться, не поверить правде приборных стрелочек.

Постепенно замечаю — звезд стало вроде бы меньше, чернота за остеклением кабины сгущается, по фонарю побежали поблескивающие дорожки. Та-а-ак! На моем пути встал грозовой фронт — я вижу, как ночную черноту разрывают электрические светящиеся потоки, машину побалтывает все сильнее. Лезть в центр грозы и рискованно, и запрещено. Запрашиваю по радио командный пункт, прошу разрешения сменить эшелон. Но разряды такие, что кроме треска я ничего в наушниках шлемофона различить не могу. Надо принимать решение. Самому. Взгляд в сторону — с консолей стекают голубыми затейливыми нитями статические заряды. Красиво. Но засматриваться нельзя…

Разворачиваюсь влево и начинаю осторожное снижение. Попытаюсь выйти в район видимости Волги. Запрошу снова основной, следом запасной аэродромы… Они же должны следить за мной локаторами и наверняка беспокоятся и готовы помочь, но пока — одна чернота и никакого просвета кругом, а горючее расходуется на малой высоте так быстро… И связи все нет.

Высота, можно сказать, катастрофически тает. Осталось тысяча метров. Ползти ниже без радиосвязи запрещено.

А связи, как не было, так и нет. Выходит — катапультироваться? Бросить исправную машину, не представляя куда она может завалиться, и жалко, и глупо… Снижаюсь по одному метру в секунду и уговариваю себя: катапультироваться успеешь и с пятисот метров. Не паникуй… А крутом чернотища, и секундная стрелка бортовых часов бежит, бежит, бежит…

Томительно мне? Нет. Может, мучительно? Тоже нет. Так как же мне было тогда, только честно? Страшно? Нет. Скорее всего — противно и грустно. Всегда огорчительно ощущать себя беспомощным, вроде выключенным из игры. С высоты трехсот метров удалось разглядеть очертания волжского берега, одинокий огонек, плывший на юг. Река вывела к городу, освещенному богато и празднично, и сразу аэродром сам собой расстелился под ногами.

И что? Сел, подумал: повезло и тут же похвалил себя: — решение принял правильные. Наверное, в том и состоит секрет долголетия: принимай наилучшие из возможных решения, четко исполняй их, и тогда, я думаю, непременно придет к тебе это ощущение — повезло!