Лев Экономов - Перехватчики

Но изменились скорости самолетов, а тихоходный тряпочный конус не мог имитировать быстролетящую цель. Да и форма его далека была от формы самолета. И вот вместо конуса к буксировщикам, на этот раз уже реактивным бомбардировщикам, прицепляли такие планеры-мишени. Они носились с огромной скоростью, и попасть в них было не так-то просто.

Мимо меня по рулежной дорожке то и дело проходили тягачи с прицепленными к ним самолетами. Я помахал планшеткой стоявшему в одном из них капитану Кобадзе и пошел на стоянку.

— Значит, так, — повторил я, — перед запуском двигателя проверяю исправность работы прицела и фотопулемета. Интересно, что они сейчас там делают? Успокоились или все еще выясняют отношения?

Летчики, пользуясь свободной минутой, стали пасовать ногами консервную банку. Она с грохотом каталась по земле от одного к другому. Только Пахоров стоял в стороне и, прикрыв глаза ладонью, читал шепотом, словно молитву творил, инструкцию летчику по эксплуатации и технике пилотирования. Он никогда не выпускал ее из рук. Его постоянная угрюмая сосредоточенность и настороженность нас поражала. А однажды он забыл инструкцию дома, и его жена принесла ее на аэродром.

Проходивший мимо Одинцов сделал «футболистам» замечание.

— Не понимаю, — пожал плечами Лобанов. — Почему люди, становясь старше, удивляются тому, что делали сами в эти годы? — И пнул банку в сторону.

Поравнявшись со мной, инженер посмотрел на часы:

— Поторопитесь с отбуксировкой самолета. Младший техник-лейтенант Мокрушин доложил мне о готовности машины к вылету. Он делал это по-абдурахмандиновски четко, с полной ответственностью за свои слова.

— Отстой с подвесных баков слили?

— И с подвесных, и из фильтра низкого давления, — Брякин показал на полулитровую банку с авиационным, совершенно бесцветным керосином, который должен был храниться до следующих полетов — на случай проверки при чрезвычайном происшествии.

— Ленты для стрельб вставлены?

— Тридцать снарядов. Вот контрольный лист. Начальники групп уже расписались.

— Ну тогда поехали.

На линии предварительного старта я уложил в кабину заряженный парашют и стал газовать двигатель. Мокрушин осматривал работу систем под давлением, герметичность трубопроводов. Когда я увеличивал обороты, самолет как-то напружинивался и приседал, вырывавшиеся из сопла газы отталкивались от бетонки и, казалось, норовили поставить машину на нос.

— Все нормально, — сказал техник, когда я кончил пробу. Я тоже осмотрел двигатель. Он был сухой, и меня это успокоило. Значит, того, что было с одним из наших летчиков, у меня не случится. А было вот что: из-под какого-то агрегата подтекало масло. Техник этого не заметил. В полете вместе с потоком воздуха оно попадало в компрессор и там воспламенялось. Через отборник воздуха для поддува кабины шел дым. Летчик летел без кислородного прибора и чуть не задохнулся.

Расписавшись в контрольном листе о приеме самолета, я ушел на построение летного состава.

Зона стрельб размещалась над огромным лесным массивом. Я добрался туда за каких-нибудь десять минут. Теперь нужно было найти воздушную мишень. Я знал: чем раньше обнаружу цель, тем больше времени у меня будет для оценки обстановки и выбора тактического приема для атаки.

Штурман наведения, следивший с командного пункта по радиолокатору за полетом самолета-буксировщика и моего самолета, дал мне команду развернуться на тридцать градусов.

Я выполнил разворот и увидел в нескольких километрах самолет-буксировщик, а за ним, чуть ниже, — мишень. Немедленно поставил прицел в нужное положение.

Самолет-буксировщик «таскал» цель в двух направлениях, находясь на высоте нескольких тысяч метров. Мне нужно было связаться с его экипажем и запросить разрешения на выполнение задания.

— Выполняйте, — послышался незнакомый голос в наушниках.

Я перезарядил оружие и стал сближаться, стараясь занять исходное положение на одной высоте с мишенью, а может быть, даже еще и с некоторым превышением.

Когда цель стала визироваться под углом шестьдесят градусов, я начал разворот на нее.

Только бы не упустить момент. Я чувствовал себя неспокойно. Уверенности, что поражу цель, не было. Все двигалось и перемещалось под разными углами: и мой самолет, и самолет-буксировщик, и мишень. Большая скорость сближения предельно ограничивала время для прицеливания.

Мне показалось, что продольная ось моего самолета уже направлена между самолетом-буксировщиком и мишенью. Теперь можно было не опасаться, что поражу самолет-буксировщик. Я снял предохранитель с оружия и, как только сблизился на дистанцию действительного огня, дал короткую очередь. Из атаки вышел в сторону, откуда производилась стрельба, и все смотрел, чтобы не столкнуться с мишенью, до которой теперь было совсем близко.

После первого захода сделал второй и тоже стрелял из фотопулемета, а потом еще три захода для того, чтобы дать несколько залпов из пушек. Из стволов вырывались короткие языки пламени. Огненные строчки снарядов уходили вдаль и там гасли.

Выходя из атак, я все ждал, что в наушниках моих снова послышится этот же незнакомый строгий голос. Мне скажут: «Цель поражена», или — еще лучше — я сам увижу, как она разлетится в воздухе на куски, и тогда прекращу стрельбу независимо от остатка боеприпасов и все остальные заходы, предусмотренные заданием, буду выполнять со стрельбой из фотопулеметов по буксировщику. Но мне никто ничего не говорил. Или там не видели, что я попал в мишень, или я в нее не попадал. Точнее об этом можно будет узнать только вечером, когда осмотрят мишень и проявят пленку от фотопулемета.

Как только вышли все боеприпасы, я доложил экипажу самолета-буксировщика об окончании стрельбы.

— Следуйте на аэродром, — было ответом.

Когда я вылез из самолета, ко мне подошел Кобадзе с «Мефистофелем» в зубах, в белом шелковом подшлемнике, который еще резче оттенял загар на его худощавом чисто выбритом лице.

— Что у вас дома стряслось? — темные глаза капитана готовы были просверлить меня насквозь.

— А что такое? — вопрос застал меня врасплох.

— Приходила Люся. Просила провести ее к Александровичу. Сказала, что ты не должен сегодня подниматься в воздух, так как расстроен.

— Ну ты и напугал меня, — я облегченно вздохнул, радуясь втайне и вниманию друга и заботе жены. — Думал, и в самом деле беда приключилась. Что ей ответил?

— Что ты в воздухе. «А вернуть его нельзя?» — спросила она. Я сказал, что ты уже отработал и летишь домой. Она обрадовалась. Так что же произошло? Поругались?

Я кивнул.

— Первые тучи?

— Первые, — я ухватился за это слово.

— Не страшно. Они быстро проходят и не оставляют следов, — капитан похлопал меня по плечу, — она тебя любит. Посмотрел бы, какие у нее были глаза. Вы просто не притерлись. И потом, ты не знаешь женской психологии. — Он посмотрел на часы. — Иди и позвони ей из домика дежурного по стоянке. Пусть не волнуется. Только не подавай виду, что знаешь о ее разговоре со мной. Но дай понять, что летать сегодня тебе больше не придется.