Лев Экономов - Перехватчики

Люся поцеловала меня в глаза и прижалась щекой к моему плечу.

— Милый, ну что нам делать?

Я не ответил, так мы лежали очень долго.

«Неужели и в других семьях, где жены хотят, но не имеют возможности работать, так же? — думал я. — И кто в этом виноват? Неужели мужья, выбравшие себе военную специальность, мужья, у которых служба чаще всего проходит вот в таких «лесных гарнизонах», вдали от городов и больших населенных пунктов? Люся надеется, что со временем нас переведут куда-нибудь поближе к центру. Вряд ли! У нас беспокойное дело, мы мешаем людям своим грохотом и свистом. Может быть, это далее напоминает им о войне. А люди не должны все время думать о войне, ни о прошлой, ни о будущей, к которой готовятся империалисты и которую они уже, наверное, давно развязали бы, если бы не чувствовали нашей силы. Люди не должны видеть перед собой военные самолеты. А раз так, значит, мы вынуждены жить подальше от городов. Люся не должна обольщать себя надеждами. Ей надо сказать об этом. Но ведь надежды украшают жизнь. Я отнял у нее родителей, дом, в котором она жила, работу и теперь должен отнять мечту. Имел ли я на это право?

Я обязан был раньше сказать, что ждет ее. Но не сказал. Хотя и знал. Я боялся, что она не захочет ради любви ко мне лишиться всего, чем жила до встречи со мной. И тогда боялся, и сейчас».

— Милая, ну что нам делать? — я задавал Люсе тот же вопрос и знал, что и мне, и ей нелегко ответить на него.

Потом я вспомнил о тосте капитана Кобадзе, о том, что Люся сказала мне во время танцев.

«Как все чудно! — подумал я. — Она лежит рядом со мной и уже не одна. В какой-то момент зародилась новая жизнь. Ребенок — вот что не даст рассыпаться нашей семье, — я ухватился за эту мысль и не отпускал ее от себя. — Ребенок. Кто это будет, он или она? Светловолосая или черный, голубоглазый или кареокая. Нет, она не может уехать, ни на год, ни на месяц».

— Нам надо подумать о нашем ребенке, — сказал я. Она не ответила.

— Ты слышишь?

Люся молчала. Ее глаза были закрыты. Может быть, она заснула.

— Ладно, утро вечера мудренее, — я погасил свет.

Я проснулся и увидел Люсю в зимнем пальто. Она стояла у зеркала и в задумчивости гладила воротник.

— Решила пугать лето? — усмехнулся я и посмотрел в запотевшее окно. Солнце лежало на земле редкими неяркими пятнами. Хмурый неприветливый день, а на газонах цветы нежные и ласковые — как это было несовместимо.

— Проверила, нет ли моли, — Люся грустно улыбнулась.

— Не нашла?

— Не нашла, — она сказала это так, словно жалела, что моль не съела ее пальто. — Но ты знаешь, Алеша, не заказать ли мне в городском ателье другое? Это потерлось на рукавах и воротнике. Завтра едут за продуктами из столовой. И я могла бы…

«Ах вот где зарыта собака! Ну что ж, пусть встряхнется, — подумал я. — Пусть сошьет себе новое пальто».

Мне нравилось наряжать Люсю. Хотелось, чтобы она была красивее всех. Я любил, когда Люсей любовались мужчины.

— Поезжай, только не нужно говорить маме, зачем ты едешь. Она может неправильно понять.

Люся ничего не ответила.

Я полежал минутку, вспоминая, над какой картинкой горела лампочка, когда я проходил вчера вечером мимо штаба. На картинках, были солдаты и офицеры в различных формах одежды. Горевшая лампочка указывала, какую форму надевать с утра.

Потом я не спеша оделся, физзарядку не стал делать: по расписанию первые два часа у офицеров было физо.

— Сегодня приду пораньше, — я простился с Люсей и направился к двери. — Может, сходим в лес за грибами?

Против обыкновения, Люся не очень обрадовалась, только сказала: «Хорошо» — и стала убирать в комнате.

«Что-то ее тревожит», — подумал я дорогой.

Часы физо были самыми шумными в жизни летчиков. Шуметь начинали еще по дороге к стадиону, когда капитаны футбольных команд (капитаном в нашей эскадрилье чаще всего был Кобадзе) начинали набирать игроков из лишней эскадрильи, которой обычно оказывалась в тот момент самая малочисленная.

Раздевались на ходу, чтобы не терять времени, и кто как считал нужным. Большинство для начала снимали только рубашки, а брюки подбирали в носки… Играли, что называется, «сорок на сорок». О таймах никто не думал, о замене игроков тоже.

На этот раз игра пошла горячая с первой минуты — было прохладно, и солнце не слепило глаза.

Мимо стадиона прошли техники с комбинезонами под мышкой — на аэродром. Постояли немного, «поболели».

— Может, переиграем? — крикнул Свистунов, обслуживавший машину Шатунова. Это надо было понимать так: техники против летчиков.

— Не будем. Сегодня понедельник, — снимая на ходу рубашку, ответил самый азартный из игроков, Семен Приходько. Он и бегал с ней, пока не оказался около края поля, где можно было бросить рубашку на землю. Точно так же поступали и другие.

В ответ на отказ Приходько техники засмеялись и пошли дальше. В понедельник они всегда выигрывали…

Курили тоже во время игры — папироса гуляла от одного игрока к другому. Впрочем, этим не злоупотребляли.

На втором часу уже все оказывались раздетыми до трусов. Нельзя было не залюбоваться стройными загорелыми фигурами летчиков, с тугими желваками мускулов на руках и ногах. Игра проходила организованнее, и только ни на минуту не прекращающийся шум, может быть, отличал летчиков от профессиональных игроков.

А шумели мы здорово. Мазилам моментально давались клички. Выражений при этом особенно не выбирали. Самым распространенным было «мертвый труп».

Игра в футбол равняла на два часа всех в званиях и должностях, и рядовому летчику ничего не стоило послать «куда Макар телят не гонял» командира звена или командира эскадрильи, если они нарушали правила.

Нынче я играл без настроения и уже получил несколько нареканий.

— Задом, задом больше играй, — ехидно шипел Кобадзе. — Твой зад — сокровище в футболе.

Что-то не очень мне понравился вид у Люси. Чем-то озабочена была. И не в пальто тут дело. А в чем же?

— Простин! Приготовиться! — крикнули мне толпившиеся у допинга летчики.

Я выбежал с поля и подошел к Лобанову, страхующему всех, кто крутился на допинге — этих необычных железных качелях.

— Плавнее, мягче! — кричал он Шатунову, описывающему круги по вертикали.

— Тормози лаптей!

Шатунов сделал несколько резких приседаний в нижней точке, и качели остановились.

— Не убаюкало? — спросил я, не без зависти глядя на крепкую, литую фигуру Шатунова.

— Нет, кажется.

Я встал на маленькую платформочку и притянул ремнями стопы ног. Товарищи помогли мне привязать к стойкам качелей руки. Для начала сделали несколько толчков. И вот я начал раскачиваться все сильнее и сильнее, пока наконец качели не стали вращаться вокруг своей оси.