Лев Экономов - Готовность номер один

Незаметно для себя Стахов ускорил шаги. Спешить, когда на стоянках гудят турбины, у летчиков вошло в привычку.

Трудно было свыкнуться с мыслью, что Белла не будет его женой, сердце его не соглашалось с этим. И Стахов знал: спокойствие еще не скоро вернется к нему, а чувство утраты, возможно, не исчезнет совсем.

Когда Юрий подходил к воротам контрольно-пропускного пункта, было темно., В небо взвилась ракета, возвещавшая о начале полетов. А спустя несколько минут вечерний воздух прорезало грозное громыханье. Это пошли на взлет вырулившие на старт перехватчики.

Стахов еще прибавил шагу. Он поймал себя на том, что мысли его будто встряхнул кто-то и они потекли теперь сразу в двух направлениях. Он думал о Белле и думал об аэродроме, где были его товарищи.

О Белле он думал хорошо. И несмотря на грустный финал в их отношениях, рад был, что судьба свела его с этой милой женщиной. Любовь многому научила его. И многое ему дала. Он стал лучше, чище, добрее. Ему хотелось, чтобы Белла была счастлива в своей личной жизни, хотя это счастье ему ничего не сулило. Скорее, наоборот, оно навсегда отняло бы у него надежду. Но он радовался бы за Беллу…

Об аэродроме Стахов тоже думал хорошо. С аэродромом была связана вся его сознательная жизнь. Здесь он получил старт в небо, которое навсегда пленило его. С аэродромом были связаны все его надежды на будущее. И он чувствовал, что это будущее не за горами.

Из-за домов вынырнули два истребителя. На концах скошенных назад плоскостей горели синие и красные огни, Стахов остановился, поднял голову, провожая их глазами.

Самолеты уходили в небо под углом пятьдесят градусов. А через несколько секунд аэронавигационные огни затерялись среди звезд. Незаметно для себя Стахов улыбнулся. Мир оставался прекрасным.

Играю «Лунную» Бетховена. На большом экране, установленном на сцене, появляются и гаснут разноцветные всполохи. Иногда они неохотно уступают место один другому, а иногда меняются быстро, порой незаметно переходят из одного цвета в другой, а порой очень контрастны. Все на экране зависит от моей игры. Струны рояля с помощью проводов и специального электронного устройства соединены с необычным проэкционным фонарем, в который вмонтированы красная, синяя и зеленая лампочки. Загораясь то попеременно, то вместе (причем накал их зависит от определенного звучания), они создавали эффектную цветовую картину на экране.

Соната, конечно, требует напряжения душевных сил, внимания, сосредоточенности. Мне, честно говоря, пришлось немало потрудиться, прежде чем я согласился исполнить ее на концерте, посвященном годовщине Октября и проводам отпускников.

К числу этих счастливчиков отношусь и я. Но, как ни странно, настроение у меня немножко минорное. За время службы я чертовски привык ко всему, что окружает меня в армии. Нет, не привык, а прирос, полюбил работу, которой занимаюсь, приобрел замечательных друзей. И хотя впереди у меня отпуск, о котором я так долго мечтал, встреча с родителями, но расставаться с этой беспокойной, напряженной и такой интересной жизнью, с командирами и друзьями все-таки грустно.

Вчера я и Скороход попросили Тузова увековечить нас вдвоем возле стенда «Боевой путь полка». Ведь какой-то, пусть очень маленький, отрезок этого не оконченного пути мы тоже прокладывали вместе со всем личным составом полка. И пусть этот отрезок не отмечен на карте, но он есть, его можно тоже считать боевым. Не случайно же на титульном листе Книги почета войсковой части написано: «Постоянная боевая готовность уничтожить воздушные средства нападения врага — закон жизни воинов противовоздушной обороны».

Мне хочется привезти эту фотографию домой и показать отцу. Мы жили с Семеном по этому закону и в мирное время выполняли боевую задачу. Об этом говорили и знаки войсковой доблести, которыми обоих наградили во время службы. На груди у нас имелись значки: «Классный специалист», «Стрелок-разрядник», «ГТО» и «Отличник ВВС».

Я сижу за роялем и играю «Лунную» сонату. Ничего прекраснее я не знаю и не слышал. А между тем некоторые участники нашей художественной самодеятельности считают, что это слишком камерная вещь и никак не соответствует моменту. У Бордюжи даже хватило ума назвать ее «похоронным маршем». Однако майор Жеребов возразил противникам «Лунной».

— Напрасно думаете, что наши зрители не имеют ушей и не подготовлены к восприятию серьезных вещей, — сказал он. — Ну, а если кто и пренебрегал серьезной музыкой, недооценивал ее, то «Лунная» соната больше всего подходит, чтобы, прослушав ее, противники серьезной музыки стали ее почитателями.

Говоря так, наш замполит, что называется, авансом сделал меня музыкальным пропагандистом. Никогда со времен гражданки я так много и упорно еще не работал на музыкальном инструменте.

Во время занятий вспоминал школу, учителя по музыке — старого, белого как лунь старичка, который учился в свое время у известного композитора Майкапара — классика детской и юношеской музыки. Как часто учитель говорил мне, перефразируя известное изречение поэта: «музыкантом можешь и не быть, но любить музыку обязан».

Уже тогда он понял, что профессионального музыканта из меня не получится. Я всегда был слишком нетерпелив, а музыка требует усидчивости.

Во время моих репетиций в клуб заглядывал Щербина. Он по-настоящему любит музыку и может слушать ее сколько угодно. Иногда мы говорили с ним о музыке. Больше всего Щербину занимали такие вопросы, как музыка и акустика, музыка и цвет, влияние музыки на растительный и животный мир, на физиологию и психологию.

— А что, если нам попробовать расцветить звуки твоей игры, — предложил он однажды. — Тогда всё, кто придут на концерт, будут не только слышать «Лунную» сонату, но и видеть ее на экране, который мы установим на сцене.

Щербина стал развивать свою мысль, и мне представилось, как с помощью сконструированного им устройства моя игра будет окрашиваться в различные цвета, как цвета эти будут вспыхивать и гаснуть на экране, помогая слушателям глубже почувствовать изумительное творение Бетховена.

Его предложение я принял с восторгом. И вот получилась довольно впечатляющая и фантастическая картина. Она, конечно, была далека от той, которую описал в «Туманности Андромеды» Иван Ефремов, но все это сильно действует на психику, вызывает неожиданные ощущения.

Играю «Лунную». В зале необыкновенно тихо. Тишина для меня сейчас — лучшая награда за труд, она вдохновляет, и я, словно в экстазе, ударяю по клавишам рояля, извлекая нужные звуки.

Среди зрителей и Лера. Для нее-то я и стараюсь больше всего. Найдет ли она в этой музыке то, что дорого и близко мне.