Виктор Лесков - Под крылом - океан.

А что Миловидов? Год как после академии. До академии он этих самолетов вертикального взлета и посадки в глаза не видел.

Интересно послушать самих испытателей. Что скажут они?

Антоненко со своими спецами проводил очередной этап программы, отрабатывал взлет с укороченным разбегом.

Никто его ни о чем не спрашивал, да и не мог спрашивать, но все ждали его слова. Да и ситуация сложилась такая, что он не должен был отмалчиваться.

Антоненко сидел рядом с Глебовым — они старые друзья! Высокий, худой, сильно поседевший Антоненко, не вставая со стула, в порядке личного мнения заметил: — Мы писали инструкцию на все случаи жизни. При слабом боковике можно и креном прикрыться. Но на вашем аэродроме с сильными завихрениями ветра лучше не рисковать, а сразу взять упреждение курсом.

В развитии вождения самолетов вертикального взлета последним законодателем был он, Олег Григорьевич Антоненко. Больше верилось, что не подъемные двигатели преодолевали земное притяжение, а он, заслуженный летчик-испытатель, на своих плечах поднимал новую машину в небо. А по виду скромный интеллигент с негромким, без командных интонаций голосом, предельно предупредительный в разговоре.

Последнее слово на предполетных указаниях — за командиром. Вязничев много распространяться не стал:

— Утверждаю указания руководителя!

И точка. С таким не поспоришь: глянет — и растрепа подбирает живот. Не зря кто-то из испытателей не без иронии назвал Вязничева коротко: солдатский штык! Да, не то что Антоненко.

— Вопросы есть? — А острый взгляд на Миловидова.

— Никак нет, — отвалился тот от прозрачной, витринного стекла, стены.

— По самолетам!

Указания закончились, а разговор нет.

— Вадим, послушай меня! — придержал Глебов Миловидова, не забывая о недавних добрых отношениях. — Будешь прикрываться креном — скрутишься в момент, выкинет на лямки.

Да, катапульта срабатывает автоматически. Только начнет валить машину, система фиксаторов пеленает летчика — и… он с парашютом летит в одну сторону, самолет — в другую. Потом уже разбираются на земле. Если по вине летчика — потерю самолета не прощают: слишком дорога техника. Переводят туда, где попроще. Была у летчика судьба счастливой, а теперь уж как получится.

Об этом и предупреждал Глебов.

— Со мною такого не случится! — сказал Миловидов. А в глазах прямой вызов.

Глебов, улыбаясь, не отступил:

— Есть одно спасение при срыве: двигатели на максимум и на второй круг!

— Спасибо! — Миловидов загромыхал каблуками летных ботинок по деревянным ступеням лестницы, как по пустым коробам, вниз.

— Может, вернуть? — осторожно предложил кто-то за спиной Вязничева. — В таком состоянии лучше не идти на полеты. Тем более командиру эскадрильи…

И у Вязничева первый порыв — вернуть, пока не натворил беды.

— Не надо возвращать, командир, — сказал замполит подполковник Рагозин. — Плохая примета. — И, улыбнувшись, по очереди обвел взглядом всех, кто был на КДП. Вроде бы сразу всем улыбнулся.

Рагозин походил на охотника, скрадывающего дичь. Он все знает наперед и очень осторожен. Идет — травинка не шелохнется. Никакой суеты, никаких шараханий в сторону: продуманный маневр, выверенный шаг и в заключение точный выстрел.

Роста он выше среднего, но худоплеч и длинноног. Посмотришь на него, и кажется — все время улыбается: здоровый румянец, веселая синь в глазах, приветливость в лице. Этот, подумаешь, всегда будет за тебя.

— Все проблемы, командир, после полетов!

Вовремя сказал свое слово замполит. Вязничев тоже подумал, что ни к чему сейчас выяснение отношений, тем более при Антоненко.

— Хорошо, пусть летит, — разрешил он.

В конце концов морально-психологическое состояние летчика перед полетом — это по части замполита. Если Рагозин за полет, значит, так тому и быть.

Сколько бы ни твердили молодому летчику, что он родной брат Икару, до каких бы небес ни возносили, а наступает день и час, когда надо решать простой вопрос: выпускать его в небо самостоятельно или нет? Сломает самолет — инструктора по шапке, погибнет сам — виновника под суд! Есть в человеке изъян — неминуемо, неотвратимо скажется на полетах.

От КДП к летному полю вела вниз по сопке длиннющая, с пятью переходными площадками, лестница. По сторонам вдоль всей ее длины сверкали серебрянкой трубчатые перила. Внизу, у последней ступеньки, стоял автобус с дверцами нараспах: Миловидов одной ногой стоял уже в автобусе. Вязничев спускался следом.

— Вадим Петрович! Поехали со мной! — крикнул он Миловидову.

Миловидов поглядел через плечо с явным сомнением: приказывает или предлагает?

— Переходи в мою машину! — повторил Вязничев с заметным напряжением в голосе. Значит, не просто командирская любезность.

Едва захлопнулась за Миловидовым брезентово-железная дверца газика, машина сразу взяла разгон. Они выехали на рулежную полосу. Белые пунктиры осевой линии, словно дождевые капли, срывались с верхнего обреза ветрового стекла к нижнему.

— Меня озадачил твой вопрос на предполетных указаниях, — не оборачиваясь, сказал Вязничев.

— Товарищ полковник, — обиделся Миловидов. — Ну что за двусмысленные толкования инструкции! Читай одно, а в голове держи другое. Я за четкость и ясность!

Вся служба у Миловидова шла на волне успеха, никогда и ни в чем ни сучка ни задоринки. С первого захода поступил в академию, закончил ее с отличием и сразу стал комэском. Кто для него Глебов, недавний комэска без академического образования? Доморощенный самоучка, благодушный, и не ему бы стать заместителем командира полка, а Миловидову.

Над людьми, над их отношениями, думал Вязничев, стоит само дело. От этой печки и надо плясать.

— Хоть один самолет в мировой авиации приживался в небе с первого исполнения? — спросил он.

— Не знаю. Сколько самолет летает, столько и ведутся доработки. Естественно, вносятся изменения, поправки в инструкцию. Что здесь неясного?

Впереди показалась групповая стоянка, а на ней, как в парадном строю, — готовые к немедленному вылету самолеты.

По-хорошему сейчас бы прямиком катить к морю, присесть на выброшенный штормом, отполированный, как слоновая кость, кряж и завести под теплым солнышком неторопливый разговор. Почему бы и не посидеть? До вылета еще сорок минут.

— Держи прямо, — сказал Вязничев шоферу. — На залив.

— Командир, я в первом залете… — засобирался на заднем сиденье Миловидов.

— И я в первом, — коротко взглянул на него Вязничев. — Успеем. Перед вылетом полезно дать глазу простор.

Аэродром лежал у моря. Взлетно-посадочная полоса тянулась вдоль горной гряды. Гряда эта, вроде глухой стены замка, внешним полукольцом выпирала в залив, а бетонка пересекала внутренний двор от одного крепостного рва до другого. Взлетали на море и садились с моря, никогда не забывая, что по обеим сторонам полосы возвышаются ярус за ярусом сопки.