Геннадий Михасенко - Милый Эп[Книжное изд.]

— Что, девочка? — как бы очнулась женщина.

— I'd like to know what time is it? [16] — Я хотела бы узнать, сколько времени.

— Извини, голубушка, не понимаю, — пожав плечами, сказала та и задумчиво пошла дальше.

Удивленный, я сказал:

— Нет, так я не смогу!

— Сможешь, когда разомкнешь язык и осмелеешь! — заверила Валя. — А без этого, Аскольд, к Амалии Викторовне и подступаться нечего. Do you understand me? [17] — Ты понимаешь меня?

— Yes! [18] — Да! —гаркнул я.

— All right then! [19] — Тогда хорошо!

— Э-э… m-m… Now you can see my house. [20] — Сейчас ты видишь мой дом.

— Where?

— Э-э, вот!

— This one with a booking-office under? [21] — Где?.. Вот этот, с кассами внизу?

— Yes! [22] — Да! —опять крикнул я, хоть и ничего не понял.

— Молодец, Аскольд! Так и жми! — похвалила Валя, на миг прикоснувшись ко мне плечом.

По лестнице мы поднимались молча. Я тревожился, как бы из соседних дверей не начали кукушками из часов выскакивать любопытные физиономии. Валя, почувствовав мои опасения, шла тихонько, опираясь на кромки ступенек, чтобы не стучали каблучки. Мы прямо крались. И лишь у наших дверей, когда я достал ключ, она шепотом спросила:

— Дома никого?

— Никого… Заходи.

Оказавшись с ней один на один в сумрачном коридорчике, я опять смутился, как вчера в лесу. Краешком сердца я ощущал какую-то манящую сладость этого уединения и этого полумрака, но пока они пугали меня, и я включил свет. Стало спокойнее. Мы разделись. На Вале была черная мини-юбочка и ослепительно белая водолазка. Яркость шла ей. Мы прошли в мою комнату, солнечную и чистую — я тут целый час протирал запыленные полки, стол, подоконник, батарею и на два раза вымыл пол.

— Вот здесь я и живу!.. Знакомься — Мёбиус, мой первый друг, мой друг бесценный!

— Ах, вон он какой маленький! Я думала верзила! — Она протянула руку. — Не дернет?

— Нет.

— Ух, ты, большеротый! Ух, смешной! — ласково заприговаривала она, ощупывая проволочную шевелюру Мёбиуса, его глаза, нос и единственную руку, потом оглядела книжные полки. — У-у, сколько из «Эврики»! Кстати, как перевести слово «эврика» на русский, если считать его английским?

— Эврика?.. Эв-ри-ка!.. А-а, every car — каждая машина!

— Хм, молодец, Аскольд! И даже непонятно, почему у тебя двойки. В тебе же спит англичанин! Да-да! На переключателе я заметила «in» и «out», на кассетах — тоже по-английски, правда, с ошибками. Вот написано «Royal nights», то есть «Королевские ночи», а японский ансамбль называется «Королевские рьшари» — тоже «Royal knights», но перед «п» стоит немое «к»… Так что мне остается малость — разбудить тебя.

— Буди, — с улыбкой сказал я.

— И разбужу… Поставь что-нибудь. — Я поставил этих самых «Королевских рыцарей», приписав немое «к», и сел в кресло. — А почему не включаешь?

— Хлопни в ладоши.

Она хлопнула, и на нас низвергся оркестр, который я тут же перевел на кухню.

— Как это? — удивилась Валя.

— Я говорил, что у меня по физмату о'кэй — пожалуйста!.. А сейчас — в общей!.. А вот у отца!.. А это — в ванной! — пояснил я блуждающие звуки, ни малейшим движением не обнаруживая своего вмешательства в эти блуждания.

— Тоже Мёбиус? — спросила Валя.

— Нет, кресло. — И я показал кнопки.

— А-а — протянула она и нажала несколько раз, перекидывая звуки туда-сюда и следом поворачивая голову. — Ловко! Аскольд, в тебе спит инженер!

Я усмехнулся:

— Что-то много во мне спящих!

— Точно, точно!

— И спят все порядочные: англичанин, инженер!.. Значит, бодрствует какой-нибудь оболтус!

— Ну-ка! — опершись руками в подлокотники кресла и как бы взяв меня в плен, Валя склонилась ко мне, и лукаво-озорным взглядом так пристально завыискивала что-то в моих глазах, что я еле выдержал. — Нет, и бодрствует порядочный!

— Ну, спасибо! — потупясь, буркнул я.

— Ты одарен, Аскольд.

— Брось ты!

— Да-да! Я чувствую! — Она выпрямилась и прошлась по комнате. — А это кто, твой дедушка?

— Нет, физик Эйнштейн.

— У-у, какой грустный!

Я подошел и перевернул портрет — мимо нас глянул задумчивый Пушкин Тропинина. Я вырвал его из какого-то журнала и так обкорнал, подгоняя под рамку, что он потерял портретность, и как живой поглядывал из кухни через окошечко.

— Так лучше?

— Лучше. Ну, Аскольд! Ну, изобретатель!

— Это же не изобретения, а просто цела.

— Ну, делатель! — подхватила Валя, посмотрев на меня так, словно и я был тут какой-то неожиданной поделкой. — Но Мёбиус лучше всего. — Она вернулась к роботу и опять потрогала его ершистую марсиан-скую макушку. — Я Мёбиус! Светлана Петровна, извините! Я Мёбиус! — проговорила она грубоватым голосом и обернулась ко мне — не осуждаю ли я ее дурашливость, но я не осуждал, я тихо радовался, и Валя успокоилась. — Хоть бы кто позвонил — посмотреть, как он работает!

— Сейчас! — Я набрал номер Зефа. — Мишка, брякни мне!

— Зачем?

— Мёба чиню. Брякни разок!

— Давай.

Я выдвинул верхний ящик стола, чтобы виден был маг. Телефон зазвонил. В роботе щелкнуло, и одновременно вздернулась рука с трубкой и пошел маг.

— …уточку!.. Квартира Эповых, минуточку! — привычно полилось из веселого рта Мёбиуса. — Квартира Эповых, минуточку!.. Квартира Эп… — щелчок, трубка упала в гнездо, и все замерло.

Валя страдальчески смотрела на вскрытый маг. Я понял, что сейчас она видит не магнитофон, а вырванный из живого Мёбиуса кишечник, и закрыл стол.

— Бедняга!.. А кроме этого он что-нибудь умеет? Переводить, например, с английского?

— Пока нет, но если научить…

— Сначала я научу безжалостного хозяина. Все, Аскольд, давай заниматься, а то ничего не успеем!

Мы перебрались в гостиную. Я и тут навел порядок, побрызгал аспарагус, который, густо взметываясь к потолку, расходился там двумя крыльями, и прицепил к ходикам гирю, которую мама снимала, чтобы бой не будил ее по ночам.

Валя сказала, что лучше начать с уроков, чтобы потом не беспокоиться о них. Я согласился. Мы сели за круглый стол, как министры враждующих стран, и разложили учебники… Прямо я не смотрел на Валю, но видел все ее движения, и мне было приятно знать, что в любой миг я могу посмотреть прямо и увижу ее не в воображении, а тут, в метре от себя… Мозг мой работал какими-то импульсами: я то удивительно четко все понимал, то вдруг все обрывалось, даже цифры и буквы уплывали из фокуса и пропадали вовсе. Тогда и прикрывал глаза ладонью и тайно глядел сквозь пальцы на Валины брови, ресницы, тонкий нос и губы, которые то шевелились просто так, то аккуратно поигрывали разлохмаченным кончиком косы… В один из моментов сосредоточенности передо мной легла бумажка с цепочкой слов. Я прочитал: