Геннадий Михасенко - Милый Эп[Книжное изд.]

Видя мои раздумья, Валя сказала:

— Ничего, Эп, все еще впереди.

— Что все?

— Все. — Она пересела на диван, рядом с валиком, одернула свою черную мини-юбочку и сцепила руки под коленями. — Нет у меня больше Толик-Явы, нег никого. Один ты… Вот это я и хотела тебе вчера сказать, что я теперь только твоя. Да, видишь, не успела. Говорю сейчас. Решай теперь сам.

И оба мы грустно уставились в пол, в одну, кажется, точку, так что мой взгляд, как бы отражаясь, переходил в Валин.

Я понял, что случилось чудо, что меня, как замороженную лягушку, погрузили в теплую воду, и вот я оттаиваю, медленно и верно, уже чувствуя, что буду жить, но еще не пытаясь шевелиться, чтобы случайно не хрупнули переохлажденные клетки. Валя, точно уловив мое состояние, не спешила тормошить меня, а продолжала отогревать тихим голосом.

— Я специально купила Свете и Николаю билеты в кино на восемь часов, чтобы остаться одной. И они ушли. А я села у приемника и стала ждать. И услышала. Правда, шум был и треск какой-то, но услышала. И сразу хотела позвонить, но тут он забибикал под окном. Мы договорились встретиться вечером. Ну, я ему и выложила, что, мол, все! Он, конечно, понял, что у меня кто-то появился, выпытывал, обещал выследить. Бoюcь я. У него дружков полно.

Словно очнувшись, я сказал:

— У меня тоже. Авга Шулин вон свистнет — и весь Гусиный Лог будет тут как тут!

— Правда?

— Конечно.

— Ой, да ну вас! Еще до резни дойдет!

— Все будет тихо! Хлопцы из Гусиного Лога не любят шуметь! — плел я святую ложь, чтобы только успокоить Валю, но, кажется, еще больше растревожил, а сам уже прикидывал возможные варианты действительной драки.

Мы сейчас были с Валей как бабушка с дедушкой, обсуждающие какие-то хозяйственные вопросы. Валя вдруг насторожилась, заводила головой, принюхиваясь, и сказала:

— Эп, утюгом пахнет!

— А-а! — воскликнул я, бросаясь со всех ног в кухню.

На левой, самой маленькой конфорке, куда я недавно ставил блестящий никелированный чайник, угрожающе-молча восседало мрачное фиолетово-пятнистое пугало. Я схватил его тряпкой и сунул под холодную струю. Чайник затрещал и с шипением пустил к потолку клубы пара и чада. Валя открыла форточку и полотенцем давай выгонять чад. как мух. Я выключил печку и замахал маминым передником, но сообразил, что проще открыть дверь на лестницу и все мигом вытянет.

Распахнув дверь, я обомлел: по лестнице, только что миновав четвертый этаж, во главе с Шулпным, Забровским и Зефом, поднималась целая ватага наших ребят, человек десять. Я выскочил на площадку, и закричал.

— Ура-а, послы!

— Вот он! — обернувшись, сказал Авга. — Я говорил, что дома! Раз Мёб отвечает, что «квартира Эповых, минуточку», значит, кто-то дома! А кому быть, если мать с отцом в школе!

— А вы звонили? — удивился я.

— Дважды, — сказал Васька.

— А-а! — протянул я, сообразив, что их звонки были сразу после Валиных, но я не брал трубку. — Не слышал!..

— Ну вот, он не слышал, а нам пришлось тащиться! Скорей давай пить. П-ить — умираем! — простонал Забор, но приободрился, увидев так с полотенцем и выходящую из кухни Валю. — О, да ты не один!.. Салют! А где хлеб-соль? Полотенце есть, а хлеб-соль где?

— А хлеб у вас, — ответила Валя.

Действительно, у всех в кулаках было по рваному куску хлеба, все жевали и дружно икали. Я представил им Валю, невольно оказавшуюся как в фокусе вогнутого зеркала. Она несколько раз стесненно кивнула, а Шулина радостно ухватила за рукав. Авга ухмыльнулся, видно, поняв, что раз она здесь, то что-то изменилось. Зеф, приблизившись к Вале почти вплотную и заглянув ей в самые зрачки, внушительно проговорил:

— Миша!.. Цыган! Хочешь, докажу? Пожалуйста! Ты не сестра Аскольда Эпова и не соседка. Твоя фамилия Снегирева! И ты учишься в седьмой школе! Все правильно?

— Все!

— Я тебе понравился?

— Да.

Мишка закрыл глаза и повалился. Его поймали, поставили и смеясь хлынули за Валей в кухню пить, отфукиваясь от космического запаха перекаленно-горелого железа. Я задержал Ваську в коридоре и удивленно спросил:

— Почему вы такие веселые?

— Это на нервной почве!

— А почему вы здесь!.. Как форум?.. Где остальные?.. Ничего не понимаю…

— Остальные внизу. Весь класс.

— Как? И вы?..

— Что мы?.. А-а, нет! Это ты кустарь-бунтовщик, а мы профессиональные дипломаты. Мы чуть выждали, и, когда родители въярились до предела, учителя сами попросили нас погулять с полчасика… Пусть одни поговорят.

— Значит, вы возвращаетесь? — спросил я.

— Не вы, а мы! — поправил Васька, припадая жадно к воде, которую подал ему Шулин и держа меня в пеленге своего безжалостного взгляда. — А-а, спасибо!.. И ты идешь! Заварил кашу — расхлебывай! Бунт теряет смысл, если ни к чему не ведет, а повисает в воздухе! Бунт, как хороший призыв, должен оканчиваться восклицательным знаком, а не многоточием. Каждому комсомольцу — по шишке! Восклицательный знак! И вот наше возвращение будет этим восклицательным знаком!

В дверь сунулась голова Вани Печкина и с напускной угрюмостью спросила:

— А дуракам дают пить?

— Заходи, заходи, — сказал я.

— Все мы тут дураки, — заметил Шулин.

— Это верно, что все мы дураки, — согласился Забор и хлопнул меня по плечу. — Так что давай собирайся!

— Я готов.

— Ну, пошли. Эй, орлы, айда!

— Я сейчас догоню вас, — сказал я.

Васька описал взглядом полукруг, на миг задержавшись на Вале, и стремительно вышел. За ним — остальные.

— Эп, а заниматься? — встревоженно спросила Валя.

— Будем. Только… Ты можешь не уходить? Можешь подождать меня здесь?.. Мы быстро. Делай пока уроки. Вон учебники, и в папке вот, Авга принес. Мне надо, чтобы это время ты была у нас. И у меня новость есть, приятная, — загадочно добавил я, имея в виду встречу с Амалией Викторовной, о которой мне хотелось рассказать Вале не на ходу и не просто так, а толком и, может быть, по-английски, словно сдавая ей экзамен.

Валя молча закивала.

Ну, и хорошо… Буллфинч. Гут бай! — прошептал я, пятясь перешагивая порог.

— Бай-бай! — тихо ответила она. Весь марш я спускался задом, не сводя глаз с полуоткрытых дверей, в которых замерла Валя, обметая кончиком косы свои губы, потом повернулся и обвалом ринулся вниз.

Апрель 1972 г. — октябрь 1973 г. г. Братск.

— Нет, два дня.

— Так что я вынуждена поставить тебе двойку,

Спасибо (здесь в все дальнейшие сноски — перевод с английского).

Нет дома.

Дома.

— Это же смешно иметь двойку но английскому.