Екатерина Шереметьева - Весны гонцы 2

Сколько хожено по этой дороге! Сколько споров, сколько смеха на этом мосту, беготни, снежков в аллеях сада! Сколько ссор и поцелуев обязательно под фонарем! И вот уже месяц они ходят чинно, деловито обсуждают прошедший день, институтские события, будущий театр. И не спорят — Саша теперь так непривычно покладист. Догадался?.. Наверное.

«Что ты думаешь, Сашка? Что все прошло? Или я испугалась, что пропаду без тебя? Или решила подождать? Нет, ты думаешь что-то свое. Как мы плохо понимаем друг друга!..»

— А чем ты девчонок насмешила?

— Позорный факт в моей биографии. Потом расскажу…

Саша усмехается:

— Пожалуйста! Могу терпеть…

«Ты стал такой добрый ко мне. Если б ты знал, как от этого трудно мне».

— Как ваша «Бесприданница»?

— Что-то зацепили. Главное, Валерий втянулся. И мы даже «за жизнь» разговариваем.

— А с Зинкой он? Безнадежно, по-твоему?

— Она впуталась в его отношения с отцом. Эта Мессалина у него — только из протеста, я уверена. А теперь Зинка надеется, что папа заставит его…

— Что бы там ни было, отвечает он за нее?

— Отвечает. Четыре года позволял себя нянчить, а теперь грубо, обидно, напоказ…

— Да нет, почему, собственно? Что произошло?

— Ну… если не любит? Если она стала даже неприятна ему?

— Говорят, такие периоды… бывают… проходят… — очень уж безразличным тоном сказал Саша и сразу спросил: — Ты знаешь про скандал у «недовывихнутых»?

— Что-то мельком. У них вообще разброд, «процесс расслоения», как выразился Женька, — подхватила Алена. — Славка окончательно прибился к нам, Майка даже демонстративно дружит с Джеком.

— Да, Джеку эта история на пользу в общем, а трон Недова расшатала. Пожалуй, начинается переоценка по гамбургскому счету.

До самого дома они взволнованно говорили о недовском курсе, о возможных переменах в руководстве института, хотя сегодня это было вовсе не самым неотступным и важным для них.

Саша ушел в кухню поставить чайник. Алена остановилась между кроватями. Сесть рядом, обнять, как брата, как сына: «Не думай, что мне легко, но никак иначе…» Какая-то идиотская слабость, голова стынет, ноги трясутся. Алена села на кровать. Услышала Сашины шаги. «Умоюсь, может, станет лучше… Нельзя уже откладывать, не могу терпеть. Незачем».

Вошел Саша. Алена с усилием встала.

— Умоюсь только… Нам надо поговорить. — «Отчего так больно в спине и горячо?» И чуть не крикнула от страха.

Саша рванулся к ней:

— Что ты? Ты что?

Она с трудом ответила:

— Плохо. Кажется… — «Откуда он знает?»

Он стиснул кулаками скулы, гримаса скорежила лицо, дико смотрели куда-то съехавшие глаза.

— Ты нарочно!

Алена сжалась: «Лучше бы ударил».

— Не то, Лешка! Не то! Очумел. Не сердись. Что сделать, скажи. Негодяй дремучий! Прости… Скажи… Лешенька… — Его руки, чуть касаясь, охватывали ее.

Алена сказала:

— Вызови «Скорую помощь».

Солнце ослепило, от воздуха закружилась голова.

У ворот клиники моряк заботливо усаживал в такси молодую женщину, старушка прижимала к себе сверток в голубом одеяле.

Слепило солнце, сверкала зеленая «Волга», шелковое одеяло, золотые нашивки моряка, бабкины очки, тающий снег и грязь на асфальте. Всё то ли во сне, то ли в кино — не настоящее.

Агния крепче взяла Алену под руку.

— Как сильно греет уже! Хорошо.

Алена хотела отозваться, не смогла.

— Тамарка одна — будет рада. Она нас всех звала ночевать. Хочешь?

— Не хочу. — «Что такое? Скажешь слово — подкатывают слезы».

Подошли к набережной. За три дня, долгих, как целая жизнь, снег на реке потемнел, по черным тропкам не бегают даже мальчишки. Полыньи у берегов не перемахнуть уже и чемпионам.

— Куда, Аленка?

— Все равно. — «Надо помолчать, чтоб слезы не выкатились». — Только не разговаривать ни с кем…

— Посидим на солнышке? Тут садик рядом.

С трудом нашли место на скамейке. Вокруг полно ребят, гомон, как на птичьем дворе. Многих малышей пасут папы — воскресенье. Воскресенье? Воскресенье Агния всегда с Арпадом — скорей отпустить ее. И бабушке обещала — надо. Солнце так припекает, что, кажется, можно снять пальто. И вдруг отрезвляющий ледяной ветерок. Развезло отчаянно. Пусто в голове. Все ненастоящее. Все далеко.

— Аленка, роднуха, куда же ты все-таки пойдешь? Давай к Тамаре?

— Не хочется. Сашка плохо?

— Вчера репетировал… ну, нормально. Я предложила сегодня заняться с Зишкой, сказал: «В кружке генеральная „Булычова“».

«Наверно, правда. Что будет у нас без Агнии? Зина ни в пьесах, ни вообще никакая не замена. А мне без нее — труба. Почему не могу разговаривать — слезы откуда? Все далеко и чужое».

Агния прислонилась к Алене.

— Ты не зябнешь? Ветер не теплый.

— Нет.

— Не отменить ли все-таки завтра «20 лет…»?

— Что ты! Ни за что. Буду играть. Днем не приду. А играть обязательно. Обязательно. — «Развезло, не подняться». — Пойдем. Тебе пора, и мне… — Алена встала. — Пошли, пошли. Я обещала бабушке Глеба… Старенькая… будет ждать…

— Хочешь, я съезжу?

— Нет… Адреса не знаю и фамилии не знаю. Ну да, забыла спросить. Улицу знаю — Калининская. Дом помню. Найду. У меня собачий нюх.

Пока шли вместе, Алена бодрилась, говорила крепко на дыхании, посмеивалась, только прятала от Агнии глаза. В троллейбусе, среди незнакомых, накатило сонное равнодушие, а слезы то и дело подступали.

«Жизнь уже не кажется жизнью. Все мертвеет», — говорил этот художник. Так и не прислал портрет. Забыл? Или не написал?.. «Приходящий папа». А все-таки дочка у него растет…»

Алена закрыла глаза, прислонилась виском к стеклу.

Хорошо, что завтра «20 лет…» — всего одна короткая сцена с Сашей и потом, когда он спит… Нужно сыграть хорошо — «ни усталость, ни горе… не дают права работать хуже». Наверно, жестоко, что написала Сашке. Наверно, по-человечески надо было поговорить. Но как объяснить, если… А разве он по-человечески? Все равно. Все далеко. Что там говорят сзади?

— Он меня любит ужасно, сама знаешь.

— А ты?

Написала нехорошо, грубо: «Саша! Я не люблю тебя…»

— Странная. Он жить без меня не может.

— А ты?

— Вот психованная! Замуж надо или нет?

Все далеко, как в кино. «Саша! Я не люблю тебя. И не приду к тебе».

— А с Игорем как же?

— Плевать мне на Игоря.

— Говорила: любишь.

— В ногах валяться, что ли? Выйду за Петьку, пусть тогда…

Любит Игоря, выйдет за Петьку — ужасно! Не понимает. И не объяснишь. «Я не люблю тебя. И не приду к тебе. И ты сюда не приходи больше».

— Игорь, по-моему, и на лицо и так симпатичнее.

— Ты с ним встречаешься, что ли?