Павел Федоров - Пограничная тишина

— Не надо... пожалуйста. Он укусит Люцинку...

— Ты думаешь, что это она? — спросил Галашкин.

— Не знаю...

— А вы не договорились какой-нибудь знак подать? — спросил Мельник.

— Не помню...

— Что же ты помнишь?

— Я бежала в Калвари, к дяде Рудишкесу... Я тут стрелочки выкладывала, а их теперь нету...

— Ладно, ты не волнуйся. Сержант не отпустит Амура, — проговорил Мельник. Михаил смотрел на девочку и улыбался мягко очерченным ртом. Губы Олеськи, подкрашенный черничным соком подбородок чуточку кривились. Так бывает у детей, которые вот-вот пустятся в рев и сдерживаются только до поры до времени.

— Но надо, чтобы Люцинка нас увидела, — настойчиво твердила Олеся.

— Мы ей подадим знак, — сказал Мельник.

— Я могу свистнуть.

— Если он разрешит. — Ефрейтор показал глазами на сержанта.

— Можно мне свистнуть? Я потихонечку, — попросила Олеся командира группы.

— Попробуй, — согласился Галашкин. Весь разговор с Мельником сержант слышал и не вмешивался. — Только надо сначала прилечь, — добавил он.

Галашкин подал команду, и все залегли. Прежде чем свистнуть, Олеся зажмурила глаза. Поплыли и задрожали — до единого листочка — все деревья леса, представилась одинокая Люцинка с искаженным от страха лицом и тот тип с большой желтой сумкой. Олеська свистнула несколько раз и открыла глаза. Впереди, в трех шагах от нее, вытянув желтые лапы, лежал Амур. После того как раздался ответный свист, он царапнул когтями серый мох, вывернул зелень наизнанку, и стал напряженно подниматься. Снова послышался свист.

— Люцинка! — крикнула Олеся. Ей не по силам было такое длительное напряжение. Она смутно помнила, как очутилась в объятиях сестры.

— Ой ты моя любая! — прошептала Олеся и огляделась. Солдаты исчезли как сон. Вокруг шумели деревья, озаренные полуденным солнцем. Исчезла жутковатая, темно-зеленая колдовская тьма леса.

Теперь лес был приветлив и ласков. Они сидели обнявшись. У ног валялась опрокинутая Олеськина корзиночка с выкатившимися на серый мох головками грибов, а неподалеку стояли чьи-то смешные сапоги со сплющенными голенищами.

Олеся так и не узнала, что это были сапоги ефрейтора Мельника. Чтобы «обновки» ему не мешали, он снял их и пошел на преследование в одних носках. Вместе с Амуром они настигли нарушителя в болоте и взяли на одном из сухих пятачков.

— Ваша фамилия?

— Карпюкович. Изодас Карпюкович.

Полчаса тому назад Карпюкович был доставлен на заставу и теперь сидел у стола напротив майора Засветаева. За другим столом сидели замполит заставы лейтенант Игорь Рощин и кряжистый черноусый старшина Тихон Иванович Алексеенко.

— Расскажите, Карпюкович, где и когда вы перешли границу?

— Я, товарищ майор, не переходил границы. Это недоразумение. — Изодас как ни в чем ни бывало улыбнулся, с заметным интересом рассматривая побеленную в светло-синий цвет канцелярию, сейф в углу, радиоприемник, схему на стене, задернутую бледно-розовой шторкой.

— А как же вы очутились в лесу?

— Мне нездоровилось. Я отошел в лес... Затем прилег отдохнуть...

— Но вы углубились в лес, в болото?

— Одолевала жажда, хотелось найти воду, болотную я не стал пить и решил поесть малины. Я знал, где есть много малины, и пошел туда... — Ответы Карпюковича были вполне правдоподобными. Он рассказал майору, что приехал с севера, из Кандалакши, где работал в леспромхозе механиком, доехал попутной машиной до Роздиянского шоссе, ожидая автобуса, почувствовал недомогание.

— Я и так, товарищ майор, обижен судьбой...

— Кто вас обидел?

— А как может чувствовать себя человек, которого держат полгода в тюрьме, а он не знает, в чем его обвиняют?

— Бывают ошибки...

— Есть беззащитное добро и вооруженное зло...

— Вы считаете нас вооруженным злом?

— Лично вас нет. Уж служба ваша такая... Я много времени не видел сестры. Она роднее мне всех на свете. Я приехал повидаться с нею, а меня ловят, как преступника, и травят собакой.

— Вас никто не травил собакой. Вы задержаны, как подозрительный.

Перед майором лежал чистый лист бумаги, но он сознательно не сделал ни одной записи, надеясь на свою хорошую память и опыт. Подробную запись вел лейтенант Рощин, стол которого стоял в противоположном конце канцелярии. Рассказ Карпюковича только внешне казался правдоподобным. Иван Александрович с первых же слов выявил противоречия, но не стал настаивать на уточнениях, а тем более заниматься разоблачением. Это дело штабных офицеров, которых ждали с минуты на минуту. Майор вел обычный предварительный опрос, который имел очень важное значение по своей свежести, когда нарушитель психологически еще находился под сокрушительным влиянием провала. Чтобы казаться независимым и спокойным, Карпюкович прилагал нечеловеческие усилия, забыв, что он объявил девочкам о своем мнимом браконьерстве, забыл и о том, что самые лучшие, самые честные и непосредственные друзья пограничников — дети.

— Вы давно не видели сестру? — спросил майор.

— Давно. Почти четыре года.

— Мы вам предоставим такую возможность.

— Когда?

— Это решит командование.

— Значит, меня задержат?

— Да. До выяснения.

— Выходит, я опять попадаю под следствие?

— Смотря как сложатся обстоятельства.

— Как они складываются? — быстро спросил Изодас.

— Наверное, гражданин Карпюкович, вопросы полагается задавать мне, — спокойно заметил Иван Александрович, чувствуя, что «тип» этот, как нарекли его пограничники, теряя выдержку, начинал понемногу «вязнуть» в своих ответах. Очевидно, он и сам понял это и спохватился. Желая отвлечься от опасных мыслей, быстро ответил:

— Извините, увы, я забыл, что не всегда исполняются горячие желания и добрые надежды...

— Если бы добрые! — веско проговорил Иван Александрович и поднял на Карпюковича ясные, чистые в своем спокойствии глаза, не зная еще, насколько сильно и уничтожающе прозвучит эта его последняя фраза.

Шелест бумаг на столах прекратился и сменился глубокой тишиной.

Застигнутый врасплох внезапным ответом начальника заставы, нарушитель ощущал на себе взгляды трех пар внимательных глаз и готов был провалиться сквозь землю. Дернул же его дьявол пуститься в болтовню о горячих желаниях и добрых надеждах... Он-то хорошо знал, с какими «надеждами» шел к себе на родину...

— Я приехал домой! Понимаете, домой! — уже с искренней в голосе горечью восклицал Карпюкович.

— Вас можно понять, — согласился майор.

— Так почему же вы меня задержали?

— Я уже вам говорил, гражданин Карпюкович, все теперь зависит от вас...

— Но почему же от меня? — Подавшись вперед, Карпюкович стучал себя в грудь ладонью.