Виктор Крюков - Свет любви

— Ты куришь? Натощак? Ты совсем меня не слушаешься, — Виола с решимостью подошла к мужу, но, увидев у забора двух мужчин, двух соперников, стоявших лицом к лицу, она забыла о намерении вырвать папиросу и, потягиваясь со сна, засмотрелась на офицеров.

— Они любят ее... Любят! — воскликнула она восхищенно.

— Может, есть за что? Всю ночь воюют...

Виола подошла к мужу, взяла у него папиросу, спросила:

— Боря, а ты стал бы меня так отстаивать?

— Была охота... — улыбнулся он.

Виола потухла и медленно пошла к постели. Чернов стал обуваться.

— Ты куда, Боря? Отдохни немного перед полетом...

— До сна ли тут?

— Ну, а зачем меня обидел?

— Не будешь говорить глупостей! Ты ведь знаешь, я всегда считал, что только умная женщина может дать настоящее счастье... — проворчал Чернов и в чем был, в пижаме и ботинках на босу ногу, пошел за Пучковым.

Насильно оторвав друга от Строгова, Чернов под руку повел его домой.

— Ты с ума сошел! Через три часа вылет. Пойдем уснем хоть часок... — говорил он в сердцах.

— Мне не уснуть. Ты оставайся, а я поеду на аэродром, — сказал Пучков.

Чернов понял, что долгий, продолжавшийся всю ночь разговор ни к чему не привел, и, опасаясь оставить Сергея одного, поехал с ним.

Строгову ничего не оставалось, как вернуться к машине, в которой он оставил Зину.

Было уже совсем светло. Вовсю верещали скворцы. Над мокрой землей, на уровне голубевшего вдали соснового подроста, висела тонкая пелена розового тумана.

Подойдя к «Победе», стоявшей на луговине у асфальтовой дачной дорожки, Строгов увидел, что весь низ ее забрызган грязью, а верх в накрапах дождя, отражающих солнце. Он заглянул внутрь «Победы»: Зина спала сном праведника, растянувшись во весь рост. Уходя вечером для объяснений с ее мужем, он и шутку подсказал ей, что сиденья могут быть превращены в кроватью... Строгов распахнул дверцу. Зина проснулась и, быстро вскочив, отошла за машину — глянуть на себя в зеркало. Волосы были растрепаны, левую щеку перечеркивал след от рубца на обивке сиденья.

Кое-как причесавшись, она спросила:

— Уж не водку ли вы пили там?..

Сперва она радовалась, что Строгов принял решение поехать к Пучкову: зачем держать такое в тайне? Узел надо рубить и немедленно... Когда сквозь редкий дождь показался двухэтажный дом, где жил Чернов (она была в нем всего один раз), Зина упросила Строгова, чтоб он не вмешивал ее в это дело: неудобно смотреть мужу в глаза, ведь ничего плохого она от него не видела...

— А говорила, что бьет! — равнодушно заметил Строгов, выходя из машины.

Оставшись одна, Зина ерзала на сиденье от радостной, гордой мысли, что у нее два соперника и оба не какие-нибудь простые парни, а серьезные умные офицеры... Стало быть, в ней действительно есть что-то такое, чего нет во многих женщинах. Сознание собственного превосходства удовлетворяло ее тщеславие. Прошло часа полтора, и чувство это сменилось тревогой и даже страхом: не подрались бы! Но скоро она себя утешила: не мальчишки же они, в конце концов... Да почему и не подраться? Ведь в старину мужчины выходили из-за женщин на дуэль. Неужто теперь чувства так измельчали?

«Глупости лезут в голову, глупости, — думала она. — Они не будут драться... Но почему они так долго торгуются? Да и надо ли было ехать к Пучкову? Что она — его вещь, что ли? Зачем это нужно его согласие?»

От этой мысли она показалась себе жалкой игрушкой. Ей стало обидно, что у Строгова не хватило смелости решиться на женитьбу без всякого уведомления Пучкова.

«Это не благородство, это слабость, — рассуждала она. — Если по-настоящему любишь, то тебе наплевать, что будут говорить о тебе люди... Стало быть, Строгову недостает любви!» Зина надавила кнопку гудка. Но никто не внял крику ее испуганной, заплутавшейся души. Строгов и Пучков продолжали ходить, будто ничего не слышали.

Далеко за полночь Зина уснула...

На ее вопрос: «Уж не водку ли вы пили там?» — Строгов не ответил. Пока она причесывалась, он молча поднял сиденья, запустил и прогрел мотор. Молчание Строгова ее насторожило, но она решила ждать, когда он заговорит сам.

Но вот уже замелькали за окошками городские окраины, а Строгов все молчал.

— Что случилось? — испуганно спросила Зина, Майор молчал. Перед его мысленным взором стояло то растерянное и испуганное, то гневное и злое лицо ее мужа.

Узнав, с какой целью приехал Строгов, Пучков требовал не разрушать его семью, коль у майора не сложилось своей; негодовал и так смотрел на него все время, будто выбирал место на лице Строгова, куда бы двинуть своим железным, пропитанным техническим маслом кулаком.

— Вы спокойнее, — говорил ему Строгов. — Я вижу: вы любите жену... Но ей-то любить не прикажете... Давайте позовем ее... И она решит...

— За кого вы меня принимаете, товарищ майор? Она решила, поэтому вы здесь...

«Ведь и верно, глупости говорю», — подумал тогда Строгов.

— Да, товарищ майор, вы правы: любить не прикажешь. Природа обделила меня красотой. Но скажите: имею я право на семью?

И Пучков с таким негодованием начал говорить о подлецах, которые готовы разбить чужую семью, о своей службе в отдаленных гарнизонах, где не было женщин, о радостях первых месяцев супружеской жизни, что Строгов понял ясно: увести от него жену — это значило бы разорвать его душу и тело пополам.

Под конец своего рассказа Пучков вдруг стал угрожать, говоря, что он дойдет и до главного политического управления: разве это норма жизни, когда старший офицер разрушает семью младшего?

Строгов не испугался угроз, ему было по-человечески больно наносить рану этому, видимо, неглупому, но без ума любящему жену коротышке. А главное, что удерживало Строгова увести от Пучкова Зину навсегда, так это боязнь, что и с ней семейная жизнь у него не сложится. По опыту друзей своих он знал: если попадется женщина, бывшая замужем, она начнет сравнивать, какой муж был лучше. И при случае она поставит первого мужа в пример. А если у нее есть ребенок, то ей всегда будет казаться, что к ее ребенку второй муж относится хуже, чем к своему, хотя бы и было наоборот. Ожегшись на своей начальственной Валентине, Строгов начинал дуть, как говорится, на воду — мечтал загодя обойти будущие семейные рифы.

Хотя ему и нравилась Зина, он все-таки колебался и отчасти из-за этих колебаний решил по-честному объясниться с ее мужем.

Сейчас, въезжая в город, Строгов думал: «Еще одна ошибка и считай — семейная жизнь не сложилась. Женишься на ней, и всегда будет думаться, что построил семью на несчастье другого. Да еще и упрекать будет — первый муж был лучше... Как он казнился, что дал пощечину! Разве не видно, как он к ней относится? И лживая она, однако. Нет, хватит! Не мальчик, чтобы поступать сгоряча. Скоро сорок».