Анатолий Буйлов - Тигроловы

Обратно промхозовская машина должна была возвращаться только под вечер, ждать ее не имело смысла, оставалось одно — идти в поселок, до которого было около десяти километров.

Вначале Евтей материл заготовителя, а затем стал поддевать и Савелия, но тот, зная характер брата, терпеливо отмалчивался.

Через два часа Никитенко, закрывавший контору на обед, увидев подходящих к сторожке тигроловов, бодро крикнул им:

— Ну как, ребятки, на следах побывали?

— Побывали, побывали, паря! — насмешливо откликнулся Евтей, жестом руки останавливая порывающегося что-то ответить Савелия.

— Ну и как, подойдут вам такие следки?

— Замечательные следочки, паря! Токо беда одна небольшая...

— Что случилось? — В голосе Никитенко слышалась искренняя тревога.

— Да конфузик небольшой — у твоей тигрицы... копыта выросли! Язви тя в душу!

— Ты что там опять лаешься, Лошкарев? Какие копыта?

— Да чушка там прошла, Николай Павлович, — не выдержав братнего глумления над человеком, извиняющимся тоном крикнул Савелий.

— Не может этого быть, я же лично...

— Обсечка произошла, Николай Павлович! Ничего, это быват...

— Иди ему пособолезнуй, а то он сейчас от горя похудеет, как масло на сковородке оплавится, — проворчал Евтей, открывая дверь сторожки.

Николай, слышавший громкий диалог, ни о чем расспрашивать не стал, молча отложил в сторону газету, купленную на почте, снял с припечка и поставил на стол котелок с рисовой кашей, достал из мешка буханку свежего хлеба, колбасу, сыр, сливочное масло, затем также молча выставил кружки и миски. Старики, сняв шинелки и побросав их на топчан, торопливо уселись за стол.

После обеда тигроловы сходили к Михаилу Крутилину, но дома его не оказалось.

Слух о том, что они разыскивают тигриные следы, разошелся по всему селу.

На следующий день едва лишь ходившие на почту Евтей и Павел переступили порог сторожки, как Савелий, довольно потирая руки, сообщил, что был один пенсионер-охотник по фамилии Непомнящий, который родился в этом селе и знает окрестную тайгу, рассказал, что три недели тому назад видел на своем путике по Семенову ключу тигриные следы. До ключа по лесовозной дороге километров пятьдесят, а напрямки через перевал — вполовину меньше. Пенсионер согласился проводить тигроловов в свою избушку и показать следы.

Когда Непомнящий вошел в сторожку, тигроловы успели уже покормить собак, позавтракать, увязать котомки и сидели одетые, ожидая проводника. Степенно поздоровавшись, он удовлетворенно кивнул и сказал глуховатым, чуть охрипшим голосом:

— Снарядилися? Ну, порядок! Машина ровно в семь отходит, счас посидим на дорожку для фарту и пойдем. — И, сев на предложенный Павлом табурет, он деловито снял меховые с брезентовым верхом рукавицы, положил их себе на колени, расстегнул суконный бушлат на груди, достал папиросу и, к неудовольствию всех, закурил.

Среднего роста, кряжистый, с мускулистыми жилистыми руками, с широким морщинистым лицом, словно грубо вырезанным из ольхового нароста, с маленькими, широко расставленными глазками, острыми и холодными, он производил впечатление человека не просто физически сильного, но и хитровато-жесткого — себе на уме. Одет он был так, как подобает одеваться опытному таежнику: кроме бушлата из серого сукна на нем были такие же брюки с длинными заплатами на коленях и перетянутые на лодыжках белыми капроновыми лентами. Улы на ногах его были сшиты не из черной, фабричного производства кожи, а из кожи сохатого, кустарно выделанной; шапка тоже была сшита из продубленной до коричневого цвета овчины.

— А ты, Матвеич, ружьишко-то, хоть плохонькое, не забыл? — после неловкого минутного молчания уважительным голосом спросил Савелий.

— Ружье-то? Ружьецо взял. Берданка у меня затворная. За дверью оставил и мешок, и берданку. С морозу в тепло заносить оружие — только угроблять его — ржа заест, — рассудительно проговорил Непомнящий.

— Это верно, Матвеич, по-таежному, по-хозяйски, — закивал Савелий, многозначительно посматривая на скептически улыбающегося Евтея, точно хотел сказать ему: «Видал, каков? А ты сомневался!»

Но Евтей продолжал смотреть на проводника все с тем же недоверием.

«Ох уж этот Евтей — репей, не человек! Хоть бы с дурацкими вопросами не стал приставать... Ну, так и есть, уже нацелился...» — с досадой подумал Савелий.

— Значит, говоришь, Матвеич, ты нас к самому следу обещаешь подвести?

— Ну, а то как же? Как договорились с бригадиром вашим, Савелием Макаровичем, — гася папиросу о широкую ладонь свою и швыряя ее к поддувалу печки, с тою же степенностью сказал Непомнящий. — Ваши следы, мои пятьдесят рубликов, как договорено.

— А ты уверен, что там прошла тигрица с молодыми тиграми? Может, по следу волки или рысь прошла, а ты за тигрят их принял?

— Это, милый мой, совершенно немыслимое действо. Я тут с малолетства произрастаю и таежную науку до тонкостей изучил — будь покоен. — В голосе его было столько уверенности и убедительной силы, что Евтей даже смутился:

— Ты, приятель, не подумай, что я в тебе сомневаюсь, просто не мешает лишний раз спросить.

— Будь покоен! К завтрему на следах окажемся.

— Ну, пора, наверно, к автобусу, а то ишшо опоздаем, — засуетился Савелий.

В переполненный рабочий автобус тигроловы едва-едва втиснулись. Павел примостился на корточках у самого прохода, держась одной рукой за дверную скобу, другой — прижимая к себе Барсика. Он обратил внимание на то, что лесорубы, здороваясь с Непомнящим, разговаривали с ним тоном непочтительным, а иногда и насмешливо-пренебрежительным. Сам же Непомнящий, когда его спрашивали, куда он едет с тигроловами и не собирается ли он ловить тигров, отвечал невразумительно. «Боится, как бы не перехватили заработок», — с неприязнью подумал Павел.

Наконец, по знаку Непомнящего, водитель остановил автобус около моста через ключ. Выгрузившись, тигроловы с наслаждением вдыхали чистый морозный воздух, чуть припахивающий от дороги соляром и смолой от раздавленных колесами пихтовых веток, оброненных лесовозами. Легко вскинув на спину небольшой рюкзачок, повесив на плечо берданку и заткнув за пояс небольшой, в деревянном чехле, топорик, Непомнящий бодрым шагом спустился на лед речушки. Дождавшись тигроловов, обратился к Савелию:

— Вот там, в верху ключа, зимовьюшка есть. От нее по распадку подымемся на самую хребтину, оттедова до Семенова ключа совсем близко, — я энти места наскрозь прошел — будь покоен!

— Да кто ж сумлевается, Матвеич? Никто не сумлевается, — радостно кивал Савелий. — Известное дело, родимшись в тайге, тайгой и кормишься.

— Ну что, тогда пойдем помаленьку? — спросил Непомнящий то ли себя самого, то ли Савелия и, потоптавшись, пошел вперед, как и подобает идти проводнику.