Анатолий Буйлов - Тихий человек

Захар Прохоров — завхоз экспедиции, низкорослый, тщедушный, с оттопыренными ушами, большим носом и маленькими добрыми глазами, — слыл среди рабочих человеком справедливым, но имел, по их словам, один маленький недостаток: был слишком уж тихим и доверчивым. Этим некоторые пользовались, за что начальство неоднократно взыскивало с Захара.

Имел Захар еще одну слабость — был страстным, неизлечимым корневщиком. Корневал он всегда в одиночку. Едва дождавшись очередного отпуска, отправлялся в тайгу на поиски женьшеня. Иногда ему везло, и он приносил в экспедицию с десяток небольших корней, но чаще приходил оборванный, заросший, с двумя-тремя корешками и при этом был чрезвычайно рад, довольно потирая руки, говорил:

— Эх, братцы, место я нашел! Са́мо корневать да корневать бы, да беда — поздно я его нашел: все сухари приел и отпуск вышел, а то бы... ах, что там говорить. На следующий год непременно туда махну.

И, подойдя к кому-нибудь, доверчиво сообщал:

— Слышь, брат! Отменное место. Все признаки на корень. А главное — ни одной тебе свежей заломки нет. Понимаешь, истлевшие заломки есть, а новых нет. Значит, корень, брат, крупный должен быть.

— А что ж ты не копал его, если крупный?

Захар всегда при этом замечании бессильно разводил руками и сокрушенно вздыхал:

— Всходы ноне плохие. А может, и мышва стебли поела. И такое бывает. Трудно сказать. Корень, он, брат, не каждый год на глаза покажется.

Но приходил следующий год, а результаты были хуже или чуточку лучше. Над Захаром беззлобно подтрунивали, и о нем, как о человеке чудном, сложилось в коллективе прочное мнение.

Как-то в экспедицию прибыла новая партия рабочих, среди которых особенно выделялся громадный парень. В первое же утро, умываясь у ручья, он привлек к себе внимание редкостно мускулистой фигурой, испещренной рисунками... На груди и спине его буйно кучерявились темные волосы. Он напоминал гориллу: такая же массивная челюсть, но лицо чистое, глаза голубые и наглые, какие бывают у людей, злоупотребляющих своей силой. Шурфовщик Крюков бесцеремонно разглядывал рабочего, качая головой, сказал:

— Ты, Хмырев, прямо как папуас, всю свою автобиографию расписал на теле.

Хмырев усмехнулся:

— А ты, батя, стопарик мне поднеси, я за стопарик и тебя разрисую.

И, надев рубаху, многозначительно добавил:

— А если хорошенько попросишь, могу и твою визитную карточку разрисовать, тоже будешь на папуаса смахивать. Ясно?

И все стало ясно, что Хмырев — это не Прохоров. Впоследствии он это убедительно доказывал на примерах, снискал себе славу выпивохи, драчуна и непревзойденного силача, которого все осуждали, но ссориться с ним боялись.

Прошел душный комариный сезон. Наступил август. Захар Прохоров, забыв зимнюю клятву — уехать к Черному морю, торопливо засобирался в тайгу. Полмешка сухарей, сорок пачек концентратов, клеенчатый тент, два котелка, топор, ружье, кое-что по мелочи — вот и все сборы. Однако мешок получился увесистым. Захар с трудом поднял его на плечи, примерил, ладно ли все, не давит ли спину.

Наблюдая за сборами Захара, Хмырев неожиданно попросил:

— Слушай, старик, возьми меня в напарники. Ну, дней хоть на пять. В жизни не видал, как женьшень растет. Возьми, а? Буду мешок твой таскать, а ты знай веди.

— Но ты же работать должен, — удивился Захар необычной просьбе.

— Да я отпрошусь сейчас у Борисыча, — встрепенулся Хмырев, порываясь немедленно идти к начальнику.

— Погоди, брат,— остановил его Захар. — Ты, вижу я, обогатиться хочешь, а корень — не каждый год показывается, можно и колесо с собой принести. — И, видя недоумение Хмырева, пояснил: — Колесо, по-нашенски, нуль значит. А здесь в день по червонцу верняком наработаешь. Так что смотри, мне не жаль, я возьму, готовь котомку, как у меня, а свою я и сам нести способен.

Рано утром они ушли.

Рабочие посмеивались:

— Ну и пара! Слон и Моська.

— Уж они покорнюют теперь.

— Изведет он нашего Захара, братцы. Вот посмотрите, изведет...

Минуло три дня. На пути корневщиков встало небольшое село лесорубов.

Близились сумерки.

— Тут и ночуем,— предложил Захар. — А завтра чуть свет на Кислый ключ пойдем, там я в прошлый год ха-а-роший корень взял.

Постучали в крайний дом. Хозяева — белобородый, кряжистый старик и низенькая, согнутая старушка — встретили незнакомцев приветливо.

— Чай, корневщики? — подслеповато щуря светло-серые глаза, спросила старуха и, не дожидаясь ответа, пригласила гостей в чистую, пахнущую щами комнату.

— Старик-от мой тоже корневщик, — продолжала она, — ноне вот приболел. Осьмой десяток уж... Сиди, говорю, старый, полно маяться, внуки пущай ходють. А он, старик-от, пойду да пойду. Ну, куды пойдешь-от, куды? Портки рвать? Силу выматывать? На што тебе?.. Меду кажен год на две тыщи сдаем, слава господи! От пчелы вот польза, а женьшень — игра карточная, напасть лихоимная...

— Хватит тебе, старая, зубы людям заговаривать, — добродушно прервал старик, поглаживая бороду. — Лучше вот снедь выкладывай, шибче разворачивайся.

Едва забрезжил рассвет, Захар и Хмырев, тихонько ступая по широким крашеным половицам, стараясь не разбудить хозяев, вышли на веранду и, увязав мешки, направились к лесу. Село еще не проснулось, кое-где хрипло кричали петухи, над темной тайгой медленно разгоралась заря. Алмазные капли утренней росы сверкали на листьях, на лепестках, на сочных зеленых травах. Воздух чист и прохладен, освежает тело.

— Красота какая! — восхищается Захар. — Так бы и дышал без устали. Чуешь? Вздохни-ка, слышь — до самых пяток по нутру идет. Чуешь?

Хмырев неопределенно мычит сзади, жалуется:

— Проклятая роса, по пояс уже мокрый.

— Это, брат, обычно в нашем деле, это ничего. Значит, день будет хороший. Солнце выглянет — высохнешь. Нам бы вот к обеду до дубовой сопки дойти.

К обеду пришли к намеченной цели.

Дубовая сопка, похожая на колокол, одним своим склоном круто обрывалась к речке. Речка, сильно обмелевшая, с галечными берегами и желтыми песчаными косами, казалась застывшей хрустальной лентой.

— Тут и обедать будем, — объявил Захар, сбрасывая на гальку мешок. — Тут и комаров поменьше и водица рядом. Ты, Серега, костер соображай, чай вари, а я черемши пойду нарву. Тут недалеко, — и ушел по хрустящим голышам в лопуховые заросли.

Вернулся он с охапкой перезревшей черемши.

Чай уже вскипел. Хмырев сидел на рюкзаке и, блаженно улыбаясь, зашнуровывал новые рабочие ботинки, старые валялись далеко от костра.

— Где ты это ботинки взял? — подозрительно спросил Захар, присаживаясь у костра на корточки.