Абдурахман Абсалямов - Белые цветы

И он сошел с крыльца. Но уже через несколько шагов перестал видеть дом и потерял направление. Закрыв лицо рукавицей, он сделал было еще несколько шагов, но ветер сбил его с ног. Нет, он не позволит восторжествовать злому врагу! В каких-нибудь ста шагах больница, чуть подальше — корпуса строящегося гигантского завода. Чего бояться? Но ветер прижал его к какому-то забору. Холод уже начал ощупывать тело ледяными пальцами. Мансур понял всем существом — ему ни в коем случае нельзя отрываться от забора. А то замерзнешь, погибнешь. Цепляясь за изгородь, шаг за шагом продвигался вперед, нащупывая вход в дом.

Он с головы до ног был засыпан снегом, когда на крыльце его встретила крайне встревоженная, с фонарем в руках, одетая в доху Ильмира.

— Ты с ума сошел! — испуганно закричала она. — Разве можно выходить из дома в такой буран! Это тебе не улица Баумана в Казани. Смотри, у тебя побелели нос и щеки. Отморозил ведь!

Тут же, на крыльце, они оба долго оттирали снегом обмороженное лицо Мансура. Наконец, усталые, зашли в комнату. Мансур почувствовал, что у него горят щеки и нос. Потом к нему вернулось прежнее странное чувство озорства, бесшабашности, желание повеселиться.

— А ведь здесь хорошо! — воскликнул он и в первый раз со дня отъезда из Казани широко улыбнулся. Затем включил радиолу и подошел к притихшей Ильмире. — Давай потанцуем, Ильмирочка!

И они, даже не сняв верхнюю тяжелую одежду, принялись танцевать.

А наутро поступила радиограмма. Несчастный случай, Прочно требуется хирург.

— Где этот поселок? — спросил Мансур у Ильмиры, разглядывая карту.

— Да совсем рядом. Чуть к северу от нас.

— Вот так рядом! — воскликнул Мансур. — До него самое меньшее пятьсот километров.

— Ну и что ж? — улыбнулась Ильмира. Настоящий мужской размах. — Ей нельзя было отказать в самообладании и смелости.

— Не сообщили даже, что за несчастье, — беспокойно ворчал Мансур.

— Хирург должен быть готов к любой неожиданности, — уже серьезно сказала Ильмира. И, немного подумав, должно быть усомнившись в Мансуре, добавила: Я полечу с тобой. — Но, чтобы не ущемлять его самолюбия, сейчас же пояснила: — Я давно туда собиралась. Очень кстати пришлось.

На аэродроме синоптики сказали им:

— Ожидается буря, может, переждете?

— Там несчастье. Нужна срочная помощь, — ответил Мансур.

Под крыльями самолета раскинулось бескрайнее белое море снега. Не видно ни единого черного пятнышка. Ильмира сидит молча, уткнув нос в воротник шубы. На голове у нее тоже меховая шапка. Она напоминала Мансуру бухарскую кошку, когда-то жившую в доме Тагировых. У Ильмиры закрыты глаза; она то ли дремлет, то ли просто задумалась. О чем она может думать? Как она в действительности относится к Мансуру? Если бы нашлись охотники до сплетен, наболтали бы всякое о их отношениях. Живут в одной комнате, но, кажется, Ильмира совсем не намерена броситься в объятия Мансура. И это не тревожит, не раздражает его.

Мансур взглянул на часы. Минут через десять — пятнадцать должны прибыть на место. Теперь небо ясное, самолет летит ровно, буря; очевидно, ушла в сторону. Но Мансур еще не знал Севера. Не прошло и пяти — десяти минут, как небо опять потемнело, самолет снова закачало. Ильмира продолжала сидеть спокойно. Должно быть, почувствовав на себе взгляд Мансура, повернула к нему голову. «Трусишь, парень?» — казалось, говорил ее озорной взгляд.

Что было потом — трудно передать. Самолет вдруг обо что-то ударился, подпрыгнул, опять ударился. В ту же секунду стало темно, мотор заглох, и… послышался стон.

Мансур быстро засветил карманный фонарик. Луч света упал на побелевшее лицо Ильмиры.

— Ты жива?

— А ты?

Теперь Мансур направил луч в кабину летчика. У пилота руки лежали на штурвале, а голова свесилась набок. Мансур пробрался к нему.

— Мы близко… Держитесь севера… Вон там ракетница… я радиро… — это все, что успел сказать пилот, перед тем как потерять сознание.

К чести Мансура, он совсем не растерялся. Вдвоем они быстро перевязали раненого, кое-как вынесли из самолета, уложили на волокушу. Мансур пустил в небо несколько ракет. Но в разбушевавшейся метели ракеты вспыхивали всего на секунду и сразу гасли.

Тащить волокушу было очень тяжело. А главное — приходилось продвигаться наугад. Они очень скоро начали выбиваться из сил. Ильмира устала первая, все чаще отставала. Мансур израсходовал последнюю ракету. А ветер все усиливался… Пилот говорил, что поселок где-то близко, но не было видно ни огонька. Правильно ли они идут? Ведь здесь нет того спасительного забора, за который держался Мансур, когда впервые захотел сразиться с северным ураганом и чуть не замерз у порога дома.

— Нельзя останавливаться! — изо всех сил кричал Ильмире Мансур. Схватил ее за плечи, сильно встряхнул. — Ильмира! Слышишь? Нельзя останавливаться. Соберись с силами!

Таща волокушу, согнувшись в три погибели и часто отдыхая, они шли минут десять — двадцать. Когда Ильмира свалилась, Мансур снял с нее лямку.

— Держись за меня! Идем! — Сделали еще сотню шагов. И тут сквозь метель замелькали огоньки.

— Ильмира, огни! — обрадованно крикнул Мансур. Окончательно выбившаяся из сил девушка все же открыла глаза и, чтобы не упасть, вцепилась в руку Мансура.

В медпункте Мансур прежде всего оказал помощь пилоту. Ранение его было не из серьезных. Потом занялся больным, ради которого его вызывали. Это был мужчина средних лет, обросший бородой. Он по неосторожности попал под трактор и сильно покалечил ногу. Рана была сложная и запущенная. Уже началась гангрена. Мансур велел сейчас же готовить пострадавшего к операции, а себе попросил стакан горячего чая. Тут он впервые внимательно посмотрел на Ильмиру. Она сидела на стуле, прислонясь к стене. Глаза ее были закрыты, в лице ни кровинки. В душе Мансура проснулось чувство жалости к ней.

— Выпей чайку, — сказал он, — легче станет.

— Посмотри рану, — тихо промолвила Ильмира. — Правая нога…

Нога у нее выше колена крепко перевязана платком. (Когда только Ильмира успела сделать себе перевязку? И платок, и стеганая штанина были пропитаны кровью.

— Почему сразу не сказала, что ты ранена?! — сердито и тревожно крикнул Мансур. — Как ты с неперевязанной раной…

К счастью, повреждена была лишь мягкая ткань. Но когда Мансур начал обрабатывать рану, лицо Ильмиры покрылось холодным потом. Все же она ни разу не вскрикнула, даже не застонала.

Больному, попавшему под трактор, ногу пришлось ампутировать.

Тяжелый выдался день. Может быть, в будущем Мансуру придется делать более сложные и ответственные операции, может быть, он станет известным ученым и знаменитым хирургом, но этот день, полный тревог и волнений, он никогда не забудет. Правда, сейчас он еще не может дать оценку своей работе, не может сказать, что тут главное, решающее — его знания и умение или всего лишь инстинктивное понимание жестокой необходимости. Позднее к нему придут и удивление, и удовлетворенность сделанным, и тревога за исход операций. А сейчас он, усталый, но спокойный, сидел у изголовья Ильмиры и разглаживал упавшие на лоб, спутанные волосы девушки. Ильмира открыла глаза.