Владимир Корнилов - Семигорье

— Погоди, утихнет сейчас… — сказал Макар.

И правда, ночь утихла.

Васёнка повернулась к Макару. Ещё бы чуток смелости — и кинула бы она ему на плечи руки, зажмурила глаза, чтоб Макар не видел её стыда и тоски, зашептала бы: «Веди меня, Макарушка, отсюда! Беду чует сердце… Хочешь моей жизни — веди!» И ушла бы с ним, на Капкиных глазах ушла, не оглянулась. Не хватало Васёнке смелости: девичья доля застыдила. Будто над ухом услышала строгий окрик матушки: «В уме ли ты, доча?! Да можно ли самой-то на парня кидаться! Парню делать, девке ждать…»

Никогда не перечила матушке Васёнка, не ослушалась и на этот раз. А Макар стоял под берёзой, полный спокойствия и силы, смотрел на неё горячими глазами и молчал, как будто они всё уже обговорили и уладили, и дело было только за сроком. Не ведал он её страхов, не знал, что Васёнке нужны были надёжные слова, за которые она могла бы ухватиться в своей неулаженной девичьей жизни.

Васёнка подождала, теребя концы завязанного у шеи платка, улыбнулась потерянно, робко поклонилась и пошла по тропке к дому.

У Макара тревожно стукнуло сердце, он шагнул в калитку. Васёнка дошла до крыльца, обернулась, и Макар, нарушая тишину, позвал:

— Васёна! Васёнушка!.. Ты не затворяйся в дому. Завтра же к клубу приходи!

— Приду-у… — шёпотом ответила Васёнка и уже с крыльца махнула Макару варежкой.

Странно, но ещё в прошлую осень Алешка не знал, что на свете есть Юрочка Кобликов. Среди семигорских ребят Юрочка не появлялся, он жил в районном городке, за Волгой, и судьба свела их уже в новой для Алёшки городской школе.

Когда Алёшка стоял перед незнакомым классом, близоруко выглядывая свободное место, в отчаянье готовый сесть на первую ближайшую к нему парту, он вдруг почувствовал на плече тяжёлую руку и близко увидел знакомые, цвета спокойной летней зелени глаза Васи Обухова.

— Что, оробел? — басок у Васи стал поглуше, взгляд, как всегда, усмешливый. — На своей земле робеть не положено. Ребят в классе восемь, с тобой — девять. Девчат — двадцать шесть. Так что держись к нам поближе… Пойдём, покажу тебе место. Вот по ряду — последняя, по положению — особая. Парта Юрочки Кобликова. — Вася качнул блестевшую парту, как будто пробуя на прочность. — Кобликова сейчас нет. На соревнованиях. Через денёк-другой явится. Хочешь испытать свой характер — садись. Обижать будет — скажешь…

Алёшка улыбнулся наивной заботе Васи Обухова и решительно положил портфель на парту. Он ещё не знал, что очень скоро Юрочка чёртом войдёт в его жизнь, накидает ему в душу горячих углей. И не раз за годы жизни Алёшка обожжёт о них своё сердце.

День, когда Юрочка появился в классе, Алёшка помнил и сейчас. Нахмуренный, с надутыми губами, ни на кого не глядя, он подошёл к парте и бросил свою сумку прямо на Алёшкины учебники.

— Двигайся к краю. Я у окна сижу, — приказал он. За парту сел шумно, как большая птица на дерево, расставил локти и затих. На втором уроке Юрочка долго косился на скромно молчавшего Алёшку и вдруг ногтем прочертил границу поперёк парты, отхватив от Алёшкиной территории полосу в два сантиметра шириной. Кровь бросилась к щекам Алёшки, но он сдержал себя. Он решил выстоять перед Юрочкиным напором и добавил Юрочке ещё сантиметр своей территории.

Три дня прошли в обоюдном и твёрдом молчании. На четвёртый день Юрочка убрал широко расставленные локти. Хмуро уставившись в беспросветное, мокрое, как река, небо за окном, отрывисто спросил:

— Откуда?.. Где живёшь?.. Почему не в городе?..

— Живу там, где отец работает, спокойно пояснил Алёшка.

— Охотник?

— Кто, отец?

Юрочка медленно повернул свою красивую голову с пышными, как у девчонки, волосами.

— Ты что — чудак? — спросил он, разглядывая Алёшку не моргающим взглядом. — Твой отец мне до кисточки… Сам охотник?

— Охотник.

— Без шуток? Может, так, ворон пугаешь?

— Без шуток… — сказал Алёшка и рассмеялся. — Ну, хватит дурить, Кобликов! Уж знакомиться, так по-человечески… — он протянул Юрочке руку.

Юрочка крутнул головой, отвернулся, тут же выставил острый локоть.

Два урока он каменно сидел, не замечая Алёшку. На третьем подобрал руки, уткнул подбородок в кулак, угрюмо спросил:

— Кем работает?

— Кто?

— Отец…

Алёшка ответил, стараясь, чтобы даже тень улыбки не проскользнула в его глазах. Но Юрочка и на этот раз не оценил его стараний: он сердито провёл рукой по своим волосам и отвернулся к окну, подперев кулаком побледневшую щеку. Алёшка тогда ещё не знал, что Юрочка живёт без отца.

— Ладно, — сказал, хмурясь, Юрочка. — Ты, чудик, мне по душе. По крайней мере, не хочется влепить по твоей физиономии. Зайдёшь ко мне домой, поговорим…

На следующий же день Алёшка отыскал на тихой улочке с деревянными мостками-тротуарами дом Кобликовых, очень похожий на все другие дома: обшитый тёсом, с простыми наличниками, глухим забором и закрытыми воротами. На всех трёх окнах горшки с гераньками, наполовину раздёрнутые занавески, как у всех — на глухой тёсовой калитке железное кольцо с лязгающим запором. За воротами — маленький двор с гусиной травой, запущенный садик с пятью яблонями и кустами малины вдоль забора, огород с уже пустыми осенними грядами. У сарая лежали и мокли под дождём берёзовые дрова.

Юрочку Алёшка застал на кухне, за столом. Он, как на троне, восседал на широкой лавке, по-деревенски наглухо прибитой к стене. Перед ним на старенькой клеёнке стояла четвертная бутыль с молоком и тазик, выше краёв набитый свежими огурцами.

— Здорово! — сказал он. — Раздевайся и проходи…

Из-за стола Юрочка не встал, он просто не мог встать, — к столу он лип, как муха, хоботком нащупавшая сахар.

— Давай, садись! Будем лопать… — Юрочка в нетерпении шевелил пальцами над столом. — Не думай отказываться! От удовольствий отказываются только дураки! — Он достал кружки, в обе налил молока. — Садись…

Юрочка склонился над столом, разгорающимся взглядом нацелился на тазик с огурцами. Осторожно, как изюминку из булочки, вытянул приглянувшийся ему свежак, приложился носом к его травянисто-матовому, тронутому желтизной боку, с наслаждением втянул в раздувшиеся ноздри огуречный запах и вдруг жадно, с хрустом откусил. Он сжёвывал огурец за огурцом, запивал молоком и, проглатывая это немыслимое в глазах Алёшки месиво, в блаженстве жмурил глаза.

— Юрка, ведь животом намучаешься! — Алёшка почти в ужасе смотрел на белые от молока Юрочкины губы и зелень огуречной кожуры, застрявшую в его неровных зубах. Юрочка, вытягивая очередной огурец из тазика, вздохнул:

— У тебя мамаша случайно не доктор?.. Моя мамочка, например, не боится за мой живот… Ей кажется, что я нарушаю умственную диету… Запомни, чудик, приятное не может быть человеку во вред. Завтра буду наедаться селёдкой с белым хлебом и сладким чаем…